Сибирские огни № 06 - 1971

Боясь, что они увидят меня, я держусь в отдалении. Мне уже рису­ ется черт знает что. Они явно идут в парк. Вечер, а они идут в пу­ стынный парк. Темнеет. Они сворачивают с главной аллеи на узенькую, убегающую в заросли. Сажусь на скамейку около выхода из парка. Совсем темно. На ду­ ше противно. Еще и часа не прошло, как я на вокзале мысленно упрекал Нику за ее бабью ревность, и вот —пожалуйте вам —сам охва­ чен подобным же чувством. И самое ужасное то, что ничего не могу по­ делать с собой. Я вскакиваю и хожу по коротенькой аллейке. Двадцать шагов туда, двадцать обратно, двадцать —туда, двадцать —обратно. В тишине, опадая, стучат по сучьям невидимые сухие листья. В театре горит свет, идет репетиция. И хоть я понимаю прямо-таки фельетонность своего положения — разоблачитель ядовитого чувства сам оказался в его власти —все рав­ но мне от этого не легче и все равно я бешусь. Мне представляется, как они там, где-то в зарослях, наверное, целуются. Двадцать шагов туда, двадцать —сюда. Уже час прошел, а они все не возвращаются. И я мечусь среди черной жути зарослей, роняю­ щих листву. Она гремит у меня в ногах. Я хожу, и угрюмые, пышные ели то выдвигаются ко мне, то отходят от меня... Останавливаюсь. На главной аллее раздается смех. Ника смеется. Вот они уже близко. О чем-то бубнит Голубятников. Шуршит под их но­ гами гравий. В просветы между деревьями вижу их смутные фигуры, огонек папиросы описывает светящиеся зигзаги: Голубятников что-то рассказывает, взмахивая рукой. — Я загляну в театр,—говорит он.—Дойдешь домой одна? — Ну, кто же меня съест? Они расходятся. Помаленьку я успокаиваюсь, а потом меня начинает грызть не менее жгучее, чем ревность, отвращение к самому себе. Да тут еще вспоминается где-то прочитанная фраза Пастернака: «Как же он мо­ жет быть хорошим поэтом, если он плохой человек?» Черт возьми! Нужно следить за собой. Человек должен уметь обуз­ дывать себя. Все дело в нашей душе? Из Москвы возвращаются мои рассказы и повесть. Опять разгром! Рецензент пишет о том, что в рассказах есть интересные детали, но их так много, что они глушат друг друга и читатель уже перестает вос­ принимать их. Кроме этого в рассказах часто нет событий и действия. Проклятые сюжеты, они никак мне не даются! А повесть об актерах я испортил окончательно. По совету преды­ дущего рецензента постарался расширить «закулисный мирок», связать его с жизнью, и погубил. Все в повести я разложил по полочкам. Один режиссер у меня пред­ ставляет яркую театральность, он служит только форме, он весь ушел в мир театральной условности. Он ставит только спектакли «плаща и шпаги». Другой режиссер противоположен ему. (Прототипом я взял Жда­ нова). В его спектаклях о нашей жизни до того все натурально, что они становятся скучны и серы.