Сибирские огни № 06 - 1971
Вечером собрались в театре отметить Первомай. Принарядились все. Хороша статная и какая-то вся независимая Ирина, одетая в строгий серый костюм. Около нее кружится, плавно изги бается, что-то нашептывает Фертиц. О чем-то говорит и говорит с Ипатовым пышная и величавая Даль- ская, эта милая болтушка и хохотунья. Ходит между столов и наводит порядок долговязый Костя Водо с вьющимися сказочной красоты золотистыми волосами. Столы в верхнем голубом фойе. Женщины наготовили уйму винегре та, колбасы раздобыли, сыру и еще там всякой снеди. Ансаров достал на винзаводе спирт. Шум, свет, смеющиеся лица, накрытые столы, пахнущие колбасой, я от всего этого за время войны уже отвык и чувствую себя как-то осо бенно празднично. И только мы выпиваем первую жгучую стопку, и только затумани ваются радостью наши головы, как вбегает растрепанный, взбудоражен ный Жданов: — Товарищи! Наши взяли Берлин! —кричит он. Фойе точно взрывается: все вскакивают, с треском валятся стулья, звякая, падают бутылки, мелькают вскинутые руки. Что-то вроде стихийного митинга вспыхивает: Ансаров говорит о вой не, о погибших, о народе и наконец о нас: — Помучились мы немало, а все-таки театр восстановили. И дело свое мы выполнили. Идут спектакли! И я хочу сказать: «Низкий поклон вам!» Его резко очерченное лицо делается мягким, в серых глазах появ ляются радостные слезинки. Ему-то пришлось поработать: и директорст во, и большущие роли —когда он их только учил! Вел он аскетический образ жизни: не курил, не пил, семьи не имел. Работал, только работал... Боже мой, какие дни! Берлин взят! Значит, вот-вот конец войне. Это уж ясно. До полночи танцевали. Были пьяны и радостны. В уголке Мячин це ловался с Аннушкой. Кто-то пел, хохотал. — Вот и врубился Нальчик в твою жизнь,—кричит мне Ирина.— Благодари меня, несчастный! — и сильно треплет мои волосы. Мы с Никой выбираемся из этой сумятицы и уходим в парк, в бе лую чащу алычи; усталые, плюхаемся на скамейку. Огромный парк ти хий и торжественный. Кажется, что он пахнет до самой луны. Моросит белый дождичек. Ника ложится на скамейку. Ее голова на моих коленях. Пьяненько смеясь, говорит: — И никуда мы не пойдем. И проведем здесь ночь. И такая ночь— на всю жизнь. Начало и конец Мы снова едем на гастроли в Тырны-Ауз. Беру чемоданишко, и... Где это я слышал: «Пошел студент в баню — будто с квартиры съехал», и это значит —все, что имел, в газете унес. Катится наш грузовичок в Баксанском ущелье, лепится шоссе к бо кам каменных гор, величественных и диких, как, наверное, на луне. А Ан саров рассказывает нам историю, ставшую в Тырны-Аузе уже легендой: — До войны еще это было. Сюда, в Баксанское ущелье, пришла
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2