Сибирские огни № 06 - 1971

Я развязываю старинную папку, обклеенную «мраморной» бумагой. Когда еще был мальчишкой, в ней хранились Шурины и Мариины рисунки, вырезанные из «Нивы» картинки. Сейчас в ней лежат руко­ писи—пачка желтых листов из афишной бумаги. Они усыпаны почти печатными буквами. Для машинистки нет у меня ни денег, ни бумаги. И поэтому при­ шлось специально выработать особый, легко читаемый почерк. Буквы я пишу почти печатные, каждую по отдельности —никакой машинки и не нужно. Итак, за дело. Вытаскиваю тетрадь из желтой, бугорчатой бума­ ги. У нас за кулисами стоит целый рулон этой препаршивейшей бума­ ги. Она идет на афиши. Я сделал как-то набег на нее и сшил себе не­ сколько толстых тетрадей... А вот и моя верная ручка, у которой уже образовалась ямка там, где к ней прижимается указательный палец—так много мы поработа­ ли с ней. Она высохла за годы, красный лак уже осыпается с нее ку­ сочками, и она из красной стала рябой. Стукни ею, и она приятно за­ звенит. Зажимчики у нее заржавели, ослабли, и она часто роняет перья в четырехгранный пузырек с фиолетовыми чернилами. На дне его всегда лежат две-три «селедочки» —так называются перья. Но вдруг глаза мои замечают нечто волшебное. На уголке стола, куда не дотекла лужица света, стоит блюдце, а в блюдце—три чер­ ные, обугленные картофелины. Рядом —солоночка, белая, с синими цветочками. Милые мои хозяюшки! Пекли себе на ужин картошку и меня не забыли. Сколько вас таких я встречал на своем пути! Один—делился со мной махоркой, другой —картошкой, третий—теплым словом. С наслаждением съедаю картошку. Вот я и сыт, и усталости уже нет, печка дышит мне в лицо слабеющим теплом. Разминаю, как пиа­ нист, пальцы, беру ручку. Скоро хватаюсь за голову. Господи! Сколько же в рукописи мусора и фальши. Как это я раньше не замечал? Метлой их, метлой! Неожиданный гость Что-то зашуршало, зашумело под окном. Я сильно вздрагиваю, чуть не вскрикиваю, как это всегда бывает со мной, когда кто-нибудь подойдет ко мне, забывшемуся в работе. Кто-то явно шарит по ставню. И вдруг сквозь шум реки доносится голос, который и через пять лет я сразу же узнаю: — Лавриди! Где ты дрыхнешь? В какой берлоге?! Я бросаюсь к окну и в дырку для болта мычу: — Додька! Бродяга! На улице раздается что-то вроде лешачьего воя и хохота. Вылетаю в сени, распахиваю дверь в темноту, а из нее рушится на меня пахнущая шинелью туша. — Каким ветром тебя занесло в эту кавказскую даль? —кричу я, ошарашенный его появлением. Я знал, что он после фронта и госпиталя работает корреспонден­ том ТАСС в Новосибирске... И вот мы в моей каморке. Я не верю своим глазам.