Сибирские огни № 06 - 1971
пы да картинки —все по избам растащили. А внуку вот куча всякой бу маги досталась... В сенках вон ее много валяется. Бросился Жданов в сени, сгреб дрожащими руками грудку бумаги, притащил на стол, и снова вытер со лба пот: перед ним лежали письма знаменитых людей великому драматургу. Всю ночь Жданов осторожно сдирал со стен рукописи, а взамен их наклеивал розовые афиши на спектакль «Разбойники», которые очень понравились бабке. Утром Жданов побежал к советской власти в селе, всех поднял на ноги и всё унесенное из дома Островского отыскал и отправил в музеи Москвы. Так он спас много рукописей и даже целиком всю обстановку из ка бинета драматурга... Я тут же начал записывать эту историю в тетрадь, но пальцы мои плохо гнутся от холода, и я откладываю карандаш. Иду на сцену, чтобы не опоздать на выход. Там в полумраке, среди сукон, стоит Ирина, кутаясь в наброшенное на плечи пальто. — Ну, спасибо тебе, Иринушка, за жизнь, в которую ты меня увлек ла,—шепчу я, дыханием согревая руки,—Сегодня год, как я наслаж даюсь ею. — Подожди, ты еще будешь вспоминать о ней,— пророчествует Ири на,— и она окажется лучшей частью твоей жизни. А твоя теперешняя «мансарда» будет в памяти лучшим жилищем твоим. — Может быть, может быть,—усмехаюсь я.—А как ты живешь? Она как-то неопределенно машет рукой и некоторое время молчит, прислушиваясь к голосам Ники и Ансарова на сцене, а потом шепчет: — Книги, роли — вот и все. Дома сижу, как затворница. Мужчины интересные не попадаются. А женщины... Не выношу я все это «дамское» да «бабье». Всю жизнь тянусь к вашему брату... Да что-то и здесь ниче го не получается. Не успеешь оглянуться, а «друг» уже другие виды на тебя имеет. _ Мы с ней невесело смеемся. — Ничего не попишешь, дорогая: молода, красива... в синем платье. Теперь мы смеемся уже весело, вспомнив ливень, рухнувшую в по ток яблоневую ветвь, стихи. — С тобой вот тоже... Как появилась у тебя Ника, так и... Ах! Из- 6 э е и меня бог от всего этого бабьего. Еще во враги угодишь... В общем, скучно живу. Мы замолкаем, ежимся от холода, из наших ртов вьется парок. — Что-то невеселый разговор получился,—Ирина улыбается и на щеке ее образуется ямка.— Кончится война — веселее будет... Вот только годы уходят. Ах, изумрудный мой, уходят,—и она вы таскивает из сумочки конфетку-подушечку, подносит ее на ладони к мо ему рту, и я захватываю эту подушечку губами, как лошадь кусок са хара, и попутно целую ладошку. Она улыбается мне, и тут же прижи мает палец к своим губам: тс-с, дескать, подходит реплика, пора на сцену. Едва закончилась репетиция, как я несусь домой и — за стол. Уже написано о Зое три главы. Сижу в пальто, в шапке, в галошах. Написав две-три страницы, вскакиваю, хватаю шпагу — и вспыхивает яростная дуэль с незримым противником. Чуточку отогрелся, и снова за стол. Пишу главу о том, как Зоя провела последнюю ночь в родном доме и как она собирала походный мешочек, и как варила с матерью кофе, и как утешала ее, и как ей не спалось, и как она прощалась с ма терью.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2