Сибирские огни № 06 - 1971

горячие кружки руками, пьем и благодарим какую-то артель за эту роскошь. Так я встречаю свою годовщину на Кавказе... — Ты чего не в духе? — спрашиваю Мячина. Он только рукой машет. И вдруг прорывается и говорит: — Понимаешь, мне Еедь уже тридцать пять стукнуло. И вот так; вот так,— он шаркает по горлу ребром ладони,— надоело бродяжить по белому свету. Сыт этим бездомовьем по горло. Да когда кончатся эти — будь они прокляты! — столовки, это штопанье носков... Ночью придешь со спектакля. Комнатуха пустая, стол застлан газетой. И —никого. В кровати лежишь, крутишься до утра: о жене с ребенком мечтаешь.— Мячин опять в отчаянии машет рукой и заковыристо ругается.— Видно, уж потянуло бродягу на покой. — Так ты женись,— говорю я. Мячин трагически молчит. Я знаю его больное место. Вся его жизнь проходит в суровой и всегда безуспешной битве со своей комической внешностью. Он изо всех сил старается быть солидным и серьезным, хо­ дит не торопясь, выдвигая грудь колесом, говорит важно, на низах. Но все эти ухищрения только веселят нас. Мне становится жалко толстяка. — Женись,—уговариваю я.—Чем тебе не пара, например, Ан­ нушка? Мячин смотрит на меня искоса. — У нее же муж на фронте. — Перед войной они разошлись. Мячин погружается в тяжелую задумчивость. Никогда я еще не встречал такого мрачного комика... Репетируем «Даму-невидимку». В театре, а особенно на сцене, хо­ лодно—нечем топить. Только в «Привале комедиантов» терпимо. Сби­ лись в нем, надышали, балагурим. В перерыв приходит Фертиц. Он толь­ ко что здорово гонял на сцене Костю Водо. Фертиц закуривает и пишет на доске, где обычно гримируется Водо: Одну лишь истину запомни-ка: Успех в искусстве не сюрприз! Коль ищешь бед своих виновника, Почаще в зеркало смотрись. Мы строго соблюдаем правило, от каждого приходящего требуем интересного рассказа. Я записываю их в толстую тетрадь. Сегодня заглядывает к нам Жданов. «Яшка» молодец! Он всегда рассказывает нам что-нибудь бодрящее, мы даже зовем его «утешите­ лем» Лукой. Вот и сегодня он рассказывал, как в 1920 году работал в Кинешме и как там мерзли и голодали актеры. И все-таки именно в этот год он сделал там лучшее дело своей жизни. А произошло вот что. Однажды «Яшка» попал в какую-то деревню, остановился у стару­ хи. Сел с ней за самовар, а сам все на стены поглядывает. А они сплошь обклеены какими-то исписанными листками. Подошел, пригляделся и ах­ нул, увидев знакомый по фотоснимкам почерк: стены были обклеены ру­ кописями Островского. В глазах зарябили диалоги, монологи, ремарки, сцены и акты, которые Жданов знал назубок. — Бабушка! Откуда у вас это... эти бумажки на стенах? — прошеп­ тал он, стирая со лба пот. — А кто их знает... Внук притащил. Дом какого-то барина немнож­ ко потеребили в революцию. Книжки там всякие, столы да стулья, лам