Сибирские огни № 06 - 1971
Ударяясь о мои ноги, катятся, кувыркаются по асфальту каштановые листья, кружатся в воздухе. Сейчас я раздобуду курева, вернусь и буду до утра писать. Черновик повести об актерах уже закончен... И тут сама судьба выносит ко мне из переулка Гранта. Хватаю его за плечи, радостно трясу, жадно закуриваю. Граитик сыплет мне в кар ман горсть махорки. И, повергая меня в изумление, вытаскивает из своего пиджака бу тылку. Он пьяненький. Но где шатался, таинственно умалчивает. Прямо среди улицы и листопада пропускаем по глотку араки. Я чуть не зады хаюсь. Грант хохочет и подает мне горсть тыквенных семечек. — Вот что,— озабоченно говорит Грант,—утром приходи ко мне. Возьми паспорт и домовую книгу. Завтра ты выпишешься из этой своей веранды. А я тебя пропишу в свою комнату. Я дарю тебе комнату. Понял? Я таращусь на него, ничего не понимая. Разыгрывает он, что ли? — Я уезжаю в Москву, в училище Гнесиных. Мне надо, брат, еще поучиться. Ты будешь жить в моей комнате... Хоть всю жизнь живи. По нял? Но если будешь удирать из Нальчика, передай ее бабке. Я смотрю на него обалдело... Еще одно расставанье И вот мы с Васей на вокзале. Уезжает наш Грант. На длинном, узком столе-прилавке женщины продают вареные початки кукурузы, картошку, яблоки. Пасмурно, холодно, под ногами слякоть, кругом взор ванные здания. Уже нет на нашей земле немцев, волна возмездия уже катится па Пруссии к Берлину, а дома все стоят развороченные, и сколько их таких домов, сел, городов! Впереди еще неимоверный труд, чтобы целые обла сти, республики поднять из руин... Вася вытаскивает из кармана бутылку, заткнутую кукурузной коче рыжкой. Мутноватая арака булькает в стакан. Мы пьем, отчаянно мор щимся и закусываем теплой кукурузой: сгрызаем с початка желтые зер на, похожие на конские зубы. Этот сорт так и называется «конские зубы». Я ласково смотрю на Гранта. Ну что я ему? А он взял и подарил мне целую комнату. И это на юге, на Кавказе, в то время, когда жактов скую квартиру достать целое событие. Грант мог бы ухитриться и полу чить за нее кучу денег. А он подарил ее мне. Ему, полунищему студенту, должно быть, доставляло удовольствие сделать человеку хорошее. Эх ты, крепыш-коротышка! И я смеюсь и без всяких слов притиски ваю его к себе. Каракулевая кепка-шапка сползает ему на нос... Втаскиваем в вагон его чемодан, связанную ремнями постель, вио лончель в футляре, выскакиваем на перрон и закуриваем прощальные цигарки. — Ничего, братцы, ничего! — говорю я.—Скоро все в мире утрясет ся, и уж тогда мы заживем! — Да, теперь мы знаем, что такое война и мир,—говорит Вася. — И не по Льву Толстому,—улыбается Грант. — Интересно, все-таки, как это мы будем жить после войны? Что-то же изменится в нашей жизни, да и во всем мире... И грустное-грустное шевелится в груди, когда я бреду с вокзала. Попрощался с Васей, которого Грант просил не забывать. Устал я, черт
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2