Сибирские огни № 06 - 1971
Все во мне рвется чему-то вослед, словно я что-то теряю, кого-то в отчаянии зову. Осень пришла на землю, печальная осень. Птицы улетают на юг. Должно быть, над Кабардой, над Нальчиком пролегает их извечная воз душная дорога. Летят невидимые гуси, журавли, утки, низко несутся пе репелки, разбиваются о провода. Птицы тревожно кричат во тьме, точно кого-то ищут, мечутся. Иног да я успеваю разглядеть мелькнувшую тень утки... Что я? Кто я? Зачем я? Сегодня я просто этакий «очарованный странник». Ну, на черта мне эти рукописи, эта мучительная судьба пишущего? Или играющего на сцене? Быть бы в том же театре просто столяром, забу бенной головушкой, бесшабашным гулякой, зубоскалить с приятелями, попивать пивко, ходить к девчонкам на свидания и просто любить кни ги. Ну, зачем ты горбишься над этими рукописями? Зачем ты пишешь? Кли-кли... Кли-кли... Тревожно, смятенно падает с неба. А вот неж нее, мягче, что-то вроде: голь-голь... это перекликаются казарки. Может быть, они летят с озер и таежных речек моей родины? Летят от замороз ков, от ледяного ветра в заморское тепло. Кли-кли,—плывут караваны гусей. Что у них там случилось? Они явно кружатся над городом. Кли- кли... Кли-кли... Да-да... Вот эту землю, ее запахи, звуки и краски, ее реки и леса, ее дожди и ветры —вот это все я и люблю и не могу не сказать о них. Я дол жен сказать о них потому, что сказать о них —счастье. И потом, как это Шура говорил? «Мы появились на земле не только есть да пить. Каждый должен хоть что-то оставить после себя». Я хочу быть нужным людям. Я хочу сказать о них необыкновенные слова. Вот почему я и горблюсь над рукописями, вот почему и отбрасываю все во имя этих рукописей. Это —мой фронт. Нельзя быть любителем, пописывающим от случая к случаю, в сво бодные минутки. Восемь часов отдается работе-кормилице, а в воскре сенье часочек рассказикам. Нет, мой дорогой, если ты хочешь что-то сде лать в литературе, так ты отдавай ей тоже хотя бы восемь часов еже дневно, даже зная, что из этого может ничего не получиться. И также знай, что тебя десятки раз, вполне справедливо и неспра ведливо, уничтожат и разгромят критики, но ты должен снова и снова вставать на ноги. Будут уходить годы, будешь стареть, будешь терять одну любовь за другой ради этой главной любви. У тебя есть реальное, возможное, до ступное, милое тебе: театр, Ника, женитьба на ней. А ведь ты бросаешь ся от всего этого за призрачным, зыбким, неверным —за своими книгами. Где они? Какие они? И будут ли они? А если у тебя не хватит дарования^ железной воли, упорства, веры, и ты, отбросивший все достижимое, ни чего не достигнешь? Ведь ты станешь жалким неудачником, и когда это поймешь, будет уже поздно —жизнь уйдет и любившие уже разлюбят тебя. Ты будешь просто завистливым и обозленным стариком у разбитого корыта. Страшно? Страшно. А есть ли тебе что сказать? Знаешь ли ты жизнь, людей? А что, если ты слепо пройдешь мимо них, погруженный в свою душу? А ведь это может с тобой случиться. Будь всегда начеку. Вместо того', чтобы обога щаться от жизни, ты будешь искать богатство в себе, а живущий только собой приходит к финишу нищим. Помни, что сначала человек богатеет а потом расточает. Сначала живет, а потом описывает эту жизнь. И ка кой будет твоя жизнь, такими будут и книги... Моросит... Кли-кли... I оль-голь... Большая клумба, заросшая табач
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2