Сибирские огни № 06 - 1971

однажды изрек: «Об одной вздохнешь, а сорок вспомянешь!» О каком-то ловкаче Иголкине, который ухитрился проникнуть к немцам, отыскать в их окопе фляжку со шнапсом, выпить и только потом взять «языка»; писал о заряжающем Евсееве с васильковыми глазами, который был влюблен сразу в трех девчонок и всем строчил отчаянные письма, не зная, кого выбрать. «Да я бы на месте властей отдал ему пять девчонок в жены и скрепил бы это документом!» —шутил Давид. И вот это восхищение своими однополчанами, слияние с ними были очень важными и главными для него самого. Е1 мой долг тоже писать обо всех этих солдатах, и о Шуре, и о мате­ ри, о Семене, о том, как изменила нас война. Вот к чему я пришел умом. Но —пришел ли на деле? В рукописях? Вытаскиваю из блокнота неоконченный ответ Давиду: «...Слушай, Дадико! Ты спрашиваешь в письме, о чем мои рассказы и, вообще, как поживает моя душа. Трудно об этом рассказывать... Но все-таки посы­ лаю тебе несколько картинок. Представь: в тумане на голых, мокрых деревьях уныло и хрипло кричат вороны. А сердце сжимается. О чем-то пронзительно жалеет. О чем? Или запахло корой осины, опавшими листьями, и зародилось уже в душе что-то светлое, покойное. А то на перекрестке мелькнет тоненькая девушка под красным зон­ тиком. И меня переполнят какие-то надежды, жажда жизни, ровно бы я услышу чьи-то зовы. Куда? Или эти вороны, осины, девушка с зонтиком —что-то напоминают, они с чем-то связаны? Да, да, конечно, в такую ненастную ночь я, школьником еще, сидел с Верочкой под голым деревом, мы укрылись зонтом. И с тех пор стоит лишь увидеть хлюпающую серую ночь среди голых деревьев, как сердце сожмется. Я живу среди таких напоминаний. Их у меня множество. Это и го­ рода-напоминания, и рассветы, дожди-напоминания, и запах грима... Многое имеет для меня вторую душу, второй смысл. Ты понимаешь меня? Но это все так хрупко, смутно. А вот об этом-то я и хотел бы рас­ сказывать в своих новеллах. Рассказывать о том, как на душу человека действуют невнятные запахи, еле уловимые звуки, намеки, неосознанные ассоциации... Я не знаю —чего и сколько нужно для жизни людям, но для меня запаха гриба, прозрачной капли на кончике листа, белой черемухи хва­ тает, чтобы жить...» Да-а... Вот так! Что это? Моя особенность от рождения или мое за­ блуждение? Моя узость? А как же судьба солдат, матери, Шуры, Алеш­ ки? Как же суровая жизнь, израненная войной? Тут не до ассоциаций, не до смутного и хрупкого. Они жили не запахами и звуками... Я замечаю, что кругом померкло. На ближайшие скалы сыплется дождичек. Тучка приближается к нам. Я бужу Нику. Она сладко, совсем по-детски, потягивается в траве, наконец вскакивает. А тучка уже наплы­ ла, моросит на нас. — Спуск,—распоряжаюсь я. Оказывается, спускаться во много раз труднее. Ноги срываются с мокрых, неустойчивых камней, скользят по тропке. Мы сползаем, как придется, хватаемся за колючие кусты, держим друг друга и совсем не уверены, что не сорвемся и не загремим по камням. Тут уж не до шуток. — Это все твои дьявольские затеи,—ворчу я. Мы стараемся не 5* 67