Сибирские огни № 06 - 1971
Мы поднимаемся по крутой тропинке, хватаясь за кусты, за траву п за можжевельник. Гора пахнет, как и степь, полынью. Она усыпана не забудками. Иногда из-под наших ног катятся камни. Не думали мы, что у склона такая крутизна. Нас только подбадривают мальчишки с козами, которые виднеются то там, то здесь на тропках, опоясывающих гору. Час уже прошел, а мы все лезем. Глянули вверх —мать честная! — а вершина все будто на том же расстоянии. Вот тебе и маленькая горка. Это она рядом со снеговыми громадами показалась небольшой. Глянули вниз—-ух ты!—дома превратились в домики, а Дворец культуры в свой макет. До вершины еще нужно карабкаться да карабкаться. В моем горле клокочет какой-то неприятный звук, похожий на рычание пса. Ника, услыхав его, принимается хохотать. Держась за куст, она хохочет и хо хочет истерически. — Свалишься!—ору я.—Может быть, вернемся? Я хочу еще жить! — А я хочу вперед! Чего ты? Скоро вершина! —Ей, безалаберной и беспечной, хоть бы что. Она в любой момент готова куда угодно идти, ехать, рисковать. А я чувствую, что мы влипли в неприятную историю, и дай бог, чтобы все кончилось хорошо. — Не смотри вниз, только —вверх, и ни о чем не думай,—коман дует она. С несколькими передышками мы наконец выбираемся на плоскую вершину. Высокая трава, из нее выпирают могучие валуны, расколотые пополам камни. Из их трещин растут кусты барбариса. А трава такая мягкая и шелковистая, что хоть клади на нее голого ребенка. И вся она обрызгана горными, альпийскими цветами. Мы замираем, стоим обнявшись. Далеко внизу вьется ниточка дороги и серебряная веревка Баксана, валяются детские кубики домиков. Сияет солнце, ветер треплет нашу одежду, а кругом громоздятся высоченные вершины. Из-за них вздыма ются неприступные пики с вечными снегами. Во все стороны, куда ни глянешь —горы, горы. — Куда нас занесла нечистая сила,—удивляется Ника. Другая сторона ущелья —сплошная отвесная стена. Солнце ярко озаряет эту красноватую, с дождевыми промоинами, стремнину. Коче вое, пушистое облако причалило к ее вершине на ночлег. Кое-где на выступах растут, свисая над безднами, сосенки и кусты барбариса. Обрывистые горы то вздымаются, как исполинские, полуразрушен ные замки, то изгибаются клыками. Это «тещины зубы», так их зовут здесь... Пристроившись на плоском камне, начинаю вспоминать разные стихи о Кавказе. Под мое бормотанье Ника засыпает на роскошной тра ве. Она и на Эльбрусе будет чувствовать себя, как дома... Я достаю из кармана и перечитываю недавно полученное письмо ог Давида. Он уже отвоевал и сейчас лежит в Новосибирском госпитале, и из него выковыривают железные осколки. Но война не сломила, не’ состарила его, по-прежнему бродит в нем хмель молодости, и письма его полны всяких смешных и забавных изречений и шуток. О себе он умалчивает, а все пишет об офицерах и своих артилле ристах, с которыми вместе «ломал войну». И пишет о них удивительно тепло и как-то по-родственному, и это в нем для меня ново и дорого. В тяжелую годину столкнулся он с подлинной жизнью народа и понял ее, не нарядную, трудную. _ Он с доброй улыбкой описал какого-то Еремеича из батареи, кото рый, несмотря на свои сорок лет, умильно поглядывал на медсестер и
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2