Сибирские огни № 06 - 1971
Лежу на кровати и учу роль. В дверь заглядывает идущий с репети ции Евдоким Иванович и зовет к себе. Он ставит спектакль «Слуга двух господ», а я пишу для героев пе сенки, романсы и куплеты. Нас встречает жена Бородкина —упитанная, свежая, в цветастом сарафане. Бородкин ощупывает взглядом комнату: он обожает чистоту и требует ее строго. Лично выработал для дома твердые законы и, не дай бог, если жена хоть чуточку отступит от них. Но это случается редко: безмолвная и покорная, она смотрит на него с немым обожанием. — Располагайся,— Бородкин пододвигает мне старенькое кресло.— Кури,—кладет на стол пачку трубочного табака и уходит в другую ком нату. В кабинете одна стена задернута тяжелой синей шторой. За ней полки со множеством книг. Над большим столом портрет седого Стани славского в пенсне. На столе бумаги, пьесы, письменный прибор, газеты, пресс-папье с розовой промокашкой, испещренной фиолетовыми оттиска ми букв. Меня удивляет обилие странных и каких-то случайных вещей и вещи чек. На подоконниках стоят до блеска начищенные причудливые церков ные подсвечники; лежит старинный, пожалуй, пушкинских времен, веер из страусовых перьев с ручкой из слоновой кости; рядом черная лаковая шкатулка с тончайшим рисунком: какие-то витязи, кони, борзые собаки; лежит поднос, будто сплетенный из серебряных трав и цветков, на нем стоят старинные чарки, украшенные голубыми эмалевыми кружочками; вижу кавказский, благородной формы кинжал. И совсем уж меня удив ляет корзиночка, полная разных часов. Вошедший Бородкин, перехватив мой взгляд, спрашивает: — Хороши вещички?! На барахолке откопал. Смотришь, продает старушонка всякую рухлядь. Пороешься, пороешься, глядь, какая-то раз валившаяся шкатулка, грязная, замусоленная. Приглядишься —вещь! Берешь за гроши. Дома промоешь, протрешь, склеишь и вот тебе чудо! — Он поднимает над головой шкатулку.—Настоящий Палех! Это уже пах нет не грошами. Бородкин смеется и незаметно бросает газету на корзинку с ча сами. Я не раз удивлялся —откуда он берет деньги, чтобы среди всеобщей нужды так безбедно жить. Теперь мне все понятно —я однажды видел его жену на базаре с часами. — Так, ну-ка, займемся делом.— Бородкин садится за стол, выта скивает из него мою рукопись.—Так-так-так,—перебирает он листки.—* «Куплеты Бригеллы», «Баркарола Труфальдино»... Это не плохо. Мерку лов уже пишет музыку... Так, «Куплеты Смеральдины»... Это пойдет! Я волнуюсь. Все-таки не простая штука войти со своими песенка ми в текст волшебника Гольдони. — Ты мне Италию, Италию подавай! Как у тебя тут? Ага? Там любовь и ревность пылки, Спор решается клинком, Солнце жидкое в бутылке Называется вином. Вот и давай, и давай эту пылкость, а то у тебя часто проглядывает эта кая русопятость. Вот еще неплохая песенка Труфальдино о ловкости. А вот «Романс Флориндо» —■ это, брат, не в духе пьесы. Я беру карандаш и тут же, на ходу, вместе с Бородкиным начинаю переделывать написанное. Мне нравится его увлеченность...
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2