Сибирские огни № 06 - 1971

даже ломотки хлеба. Здесь я вижу Костю Водо и старого актера Бессо­ нова. Костя продает хлеб, а Бессонов — меховую шапку. Он шьет их из разного старья и этим живет со своей старухой. — «Последние известия» слышал?—спрашиваю я обычное у Ко- сти Водо. Этот вопрос теперь заменяет приветствие. — Хо! — кричит Костя.— Наши Севастополь освободили. — Но! — Севастополь?! — Когда передавали? Со всех сторон сыплются на него вопросы. Через час какая-то женщина покупает мой хлеб, а я — стакан ма­ хорки и пучочек спичек, перевязанный ниточкой. Теперь живу! И я то­ роплюсь домой. Скорее к столу, к бумаге, к моей «вдовушке»... Сумасшедшая ночь Рука стремительно летает по бумаге, едва успевая за мыслями. Моя верная подруга, деревянная ручка, покрытая красным лаком, работает вовсю. Рот мой извергает клубы табачного дыма. Радость переполняет меня. Через открытое окно веет запахом роз, сладостным, удивитель­ ным запахом. И он для меня как тихая музыка. — Черный ветер пахнет розами,—бормочу я и слышу за спиной шорох. Поворачиваюсь,— мне становится не по себе. Степан, стоя на ко­ ленях на своем матраце, широко крестит меня. Лицо его сурово, гроз­ ные глаза пристальны. Чтобы свет не мешал ему спать, я загородил от него висячую лам­ почку газетой, скрепив ее вокруг патрона горелой спичкой. Поэтому моя половина комнаты залита светом, а другая половина в сумраке. — Чего это вы? — спрашиваю я. Степан молчит и крестит меня из сумрака еще неистовее. Потом начинает крестить вокруг себя. «Сумасшедший»!—холодею я. Так вот почему хозяйка сдала ком­ нату за небольшую плату. И даже без топлива. Как же спать? Приду­ шит... Он меня, наверное, за беса принимает. Ишь, как крестит! Степан, покрестив подушку, ложится, один глаз закрывает, другим жжет меня. Спиной к нему работать страшновато: того и гляди —огре­ ет чем-нибудь. Стол, вплотную придвинутый к окну, одним концом упи­ рается в кровать. Я пересаживаюсь на другой конец, боком к сумасшед­ шему. «В случае чего, махну через стол в окно»,— решаю я. Закуриваю. Вот ведь чертовщина какая! Но я все-таки заставляю себя еще поработать. Я должен закончить начатую сцену. И я ее кончаю. Сумасшедший не то спит, не то затаился, смотрит в дырочку. Я при­ двигаю два стула к кровати: если будет подходить, то наткнется на них, загремит. Ночь проходит в тревоге, я то и дело просыпаюсь, прислушиваюсь к темноте. В окно несет прохладой, ветерок шелестит моей рукописью, придавленной чугунной пепельницей, точно кто-то листает ее. «Полезет, шибану его этой пепельницей»,— злюсь я... Утром встаю разбитый, раздраженный и сразу лее — к хозяйке. — Ничего, ничего,— успокаивает она меня.—Это у него бывает. Он немного свихнулся... У нас тут есть ров. Немцы там людей расстре