Сибирские огни № 06 - 1971
Я читаю письмо Птицы. Ему, конечно, как всегда, было некогда, он, конечно, не мог никак вырваться из своей суеты. Должно быть, торопли во схватил первую попавшуюся бумажку — а это оказалась страница из перепечатанной на машинке пьесы Сарду «Фландрия» —и между ее строк красным карандашом в спешке, кое-как размашисто накатал мне письмо: «...Театр на отлете в Ленинград —вопрос каких-нибудь недель. Ко нечно, ваше появление здесь возвратит вас в лоно Александринки. Это для меня совершенно ясно. И вы по инерции катите с нами к белым но чам и сказке северной Венеции. Полным ходом идут репетиции «Отелло». Козинцев и Скоробогатов превосходят самих себя. Начинают «Грозного», Иван — тот же Скоробогатов — народу тре буется много, вопрос о возвращении не представляет чего-нибудь сложного...» На этом письмо обрывается. Должно быть, Пронин в суете вместо двух листков сунул в конверт — один. Милая Птица! Он верен себе. Мы тут же кнопками прикрепляем к стене это письмо. — Отныне сия комната будет именоваться «Привалом комедиан тов»,—провозглашает Фертиц.— Это звучит! Отныне Птица будет на шим президентом, нашим знаменем! Открылись торжественно. На сцене стол под красной, до пола, ска тертью. Ноги Ансарова то и дело толкали ее, поддевали и наконец пе ред публикой вылезли его сапоги. Докладчик —начальник Комитета по делам искусств —за трибуной часто пил. Поднеся ко рту стакан, он еще какое-то время говорил в этот стакан. Потом отпивал, ставил стакан, а через некоторое время опять подносил его ко рту и опять довольно долго бубнил в него. Ансаров посматривал на выступавшего и откровенно смеялся, дес кать, вот бубнила-мученик. Он был не очень-то почтителен с начальни ками. Выступил Ипатов и рассказал все, что пережили актеры, говорили педагоги, строители, журналисты. А мы, актеры, уже загримированные, стояли в кулисах, между сукон... Играли мы в этот вечер от всей души. ...Немцы подходят к Москве. Завод эвакуируют. Тревога, ожидание писем, проводы на фронт, гибель любимых и тут же и любовь, и разлу ки, и разочарования... Это уже был не спектакль, это была жизнь сидев ших в зале и теперь смотревших на эту свою жизнь. А когда перед началом второго акта на авансцену вышел Ансаров и объявил, что наши взяли Витебск— зал, как по команде, поднялся и загремел аплодисментами. И громко заплакала, зарыдала какая-то женщина, может быть, белорусска. Ей сделалось дурно, и она упала на чьи-то руки, и ее вынесли в фойе... Я распахиваю в гримировочной окно. В зарослях парка шумит дождь. Капли чмокают о подоконник, взлетают фонтанчиками водяной пыли. Все на сцене. Мой выход не скоро, и я сажусь за письмо маме, рассказываю ей про открытие театра. Но дописать не удается, прибега ют Ирина и Ника. Обе в валенках, в задрипанных телогрейках, Ника в мужской шапке, а Ирина в старенькой шали — работницы завода го товы к эвакуации на Урал. Когда-то, давным-давно, я встречал на вок зале теплушки и разгружал заводской скарб. .— Довольны, принцессы? — говорю я, видя их возбужденны?
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2