Сибирские огни № 06 - 1971

не получался эпизод, взбегал на сцену и сам проигрывал его, показы* вал, «натаскивал с голоса». То и дело слышался его крик из глубины зала: •— Дай мне живого человека! Дай мне живого человека! Или: — Ты должен здесь играть три тона: удивление, испуг и растерян­ ность! — Да как играть «удивление»? —огрызаюсь я со сцены.—Штам­ пами, что ли, действовать: задирать брови на лоб, открывать рот, раз­ водить руками, дескать, вот, смотрите, я удивляюсь! Меня не учили иг-, рать чувство. — А чему же тебя учили?! — Искать действие, которое вызывает и выражает это чувство. — Не знаю, не знаю, голубчик! Называй, как хочешь, но только... Дай мне живого человека!!! —Это его постоянный клич. И ведь что удивительно! Спектакли у него получаются. Актеры, ко­ торым он дает полнейшую свободу и в которых верит, не подводят его. Вот и этот спектакль «Поздняя любовь» получился простым, есте­ ственным. Грянул третий звонок. В зале выключили свет. Стихает шум. — Приготовились? —шепотом спрашивает помреж Костя Водб и смотрит на Жданова. Все замерли, затихли, у всех почти перехватывает дыхание в эту торжественную минуту. — Ну, поехали! Ни пуха ни пера,—шепчет «Яшка» и чуть не кре­ стит нас. Потрескивают, повизгивают блоки расходящегося занавеса. Я даже зажмуриваюсь от радостного страха. Слышу со сцены печальный, встревоженный голос Ники. Она играет Людмилу, познавшую «позднюю любовь». Мне нравится, что Ника не ноет, что она переполнена страданиями и любовью, но выражает их ску­ по и сдержанно, и от этого они становятся только сильнее. Я не раз видел, как актрисы превращали эту Людмилу в рыдающую, ноющую и жалкую старую деву. Скоро мой выход. Мой первый выход в Нальчике! В щель между декорациями виден длинный, узкий зал с прорезан­ ными для киноаппарата дырками. Зал полон. Зрители сидят в пальто, а некоторые даже в шапках, в шалях. Негде раздеться, да и холодно. Нас здесь хоть печурка согревает. Вижу Ирину. Она играет в очередь с Дальской и сегодня свободна. Все наши актеры там. Мне кажется, что я забыл весь текст, шепчу первые реплики. Для меня это не просто премьера, но и дебют. Хотелось бы, как говорится, «пройти в труппе»... Реплика. Выхожу. На сцене сумрачно, у ненастного осеннего окна Людмила... Некоторые играют этого Дормедонта —молоденького писарька — дурачком. Но вчитавшись в пьесу, я понял, что он совсем не глупый, а просто по-мальчишески наивный и непосредственный, с добрым сердцем. Неуклюжий, рядом с Людмилой —мальчишка, он смешон и трогателен в своей любви к ней. Все это я стараюсь передать мягко, без нажима. Однако публика все равно каждую реплику встречает смехом. И мне на сцене хорошо и просто, я не насилую себя. Я чувствую тепло и вни­ мание публики. Звучат на сцене наши голоса, мы страдаем, любим, отчаиваемся и радуемся, и люди в узеньком, длинном зале затихли. И чем меньше ду­ маем о них, замечаем их, чем дальше уходим от них в мир спектакля.