Сибирские огни № 06 - 1971

и переулкам, заросшим акациями, вязами и каштанами. Во дворах по­ беленных домов с красными черепичными крышами виднеются яблони, груши, абрикосы. И тут я замираю, точно охотник, завидевший дичь. II открывается мне сокровище. А этих сокровищ немало кругом, только не всегда их высмотришь. Вчера в тумане с ветвей капало, а сегодня ветер с гор оледенил их. И вот ветви, как прозрачные сосульки, сверкают на солнце. Зеркаль­ ные макушки деревьев сыплют над городом искры. И сегодня весь город в этих стеклянных садах. А особенно сияют редкие березы... Сверкающие улицы приводят нас к чуду Нальчика —к его парку. От самого центра, берегом горной речки тянется он целых три кило­ метра до курортных парков Долинска, которые уходят к ближайшим горам и сливаются с их лесами. В этом парке, как в лесу, можно про­ вести целый день. Зимой он пуст. На ослепительном снегу черные тени стволов и вет­ вей. Заросли, аллеи, рощицы, полянки; над нами возносятся огромные липы, дубы, мохнатые шатры голубых, точно в инее, елей. Наши следы петляют по нетронутому снегу между каштанов и диких груш и яблонь. Я останавливаюсь у двух голубых елей... Перед нами возникла бере­ за. Она одна среди полянки, распустила до самого снега длинные, ве­ ревочно-мягкие ветви. Они веют по ветру, точно стеклянные косы, вспы­ хивают, позванивают. Ее ствол блестит, как завернутый в целлофан. Так чист и прозрачен воздух, так ослепительно сияют снега, так в затишке греет яркое солнце, так звучат в душе горы, что я зажимаю ладонями лицо. — Что с тобой? —встревоженно спрашивает Ника. Плечи мои трясутся. Она охватывает их, шепчет: — Что ты, что ты! Я отбрасываю ладони и смеюсь. — Фу, как ты испугал меня! Я думала, что ты заплакал, что у тебя что-то... — Помнишь, у Толстого в «Казаках» Оленин кричит в душе весь день: «А горы! А горы!» Вот так и я сейчас кричу: «А парк! А парк!» — Ты подожди, придет весна, тогда узнаешь, что это за парк,—• смеется Ника. — А это что? — показываю я на искалеченную голубую ель. — Немцы рубили вершины. На рождественские елки. Мерзавцы! Мы садимся на скамейку так, чтобы видна была стеклянная береза. — Я ведь могла и не сидеть с тобой здесь,—произносит Ника.— Меня едва не расстреляли. Я удивленно смотрю на нее. — Нас нескольких актеров и актрис не смогли эвакуировать из Нальчика с театром. Мы опоздали. Принеслись на вокзал, а там уже пусто. А на окраинах выстрелы гремят. Я—домой, а дом тоже пуст — все во дворе, в траншеях. Бросила я чемодан и туда же. Не забуду го­ род перед входом фашистов. Выбралась я из траншейки и через забор выглядываю. Улица пустынна. Слышу только в стороне вот этого парка выстрелы. Это отступал наш последний отряд. Он здесь, рядом с гости­ ницей, держал оборону... Тут прилетели самолеты. Сбросили бомбы. В нескольких местах дым заклубился. А потом по мертвой улице фашистские танки пошли. Страшно это было: пустые улицы и танки врагов... Рассказывая, Ника волнуется, судорожно ломает подобранную сухую ветку, бросает кусочки в снег, В голосе появилась хрипотца.