Сибирские огни № 06 - 1971

обросший изнутри комьями льда... Ведро на веревке выуживаю из горло­ вины и студеную, вкусную воду глотаю прямо через край. Зубы стучат, грызут его, как удила. Горло будто инеем подергивается, немеет от холо­ да. А вода льется с подбородка на шею, на грудь, на живот за потную рубаху, на пыльные туфли. Кадык, живот ходят ходуном, вздохнуть нет времени. Внутрь катятся ледяные клубки. От жадности я начинаю да­ виться ими, не успеваю проглатывать их. Вода становится твердой, до боли распирает горло. Наконец я перевожу дыхание, и от выпитой во­ ды меня охватывает невыносимый холод. Меня всего так и сотрясает. Я смотрю в ведро на воду и не вижу ее, только свое лицо вижу. Оно жидкое, колышется, дрожит. Окрываю глаза — передо мною солдат в поношенной шинелке, в руке —палка, за спиной рюкзак. У него пухлое, круглое лицо, из-под шапки видно — голова бритая. Глаза его —яркие, синие щелочки — приветливо щурятся. Он качает головой, сочувственно цикает языком. — Ай-яй-яй! Малярия? —прижимает ладонь к моему лбу.—У-у-у... горишь! Вот что я тебе посоветую. Есть такая виноградная водка — чача. Выпей, и все как рукой снимет. — А где ее возьмешь! -—безнадежно машу я рукой. — В двух кварталах отсюда есть вечерний базарчик. Давай сто рублей, принесу четвертинку. Выпьешь, заснешь —встанешь здоровым. Давай, давай, не бойся. Трясущейся рукой подаю деньги, зубы стучат. «Обманет»,—думаю, закрывая глаза... Опять появляется колодец, брякает ведро о глыбы льда... Трясет меня. Открываю глаза. Солдат протягивает четвертинку, стакан, два вареных яйца. Смеется: — Лечиться будем! Заставляет выпить все, съесть яйца. Пересаживает меня к стенке, чтобы я мог заснуть, прислонив к ней голову, устраивается рядом со мной. — Да-а, трудно будет вставать на ноги. Все заново придется стро­ ить...— говорит он.—Скорей бы уж к концу. После Сталинграда немец, поди, не очухается. Перешибли ему хребтину. Солдат вытаскивает кисет, настриженную треугольниками газету. Привычный к походам, он сразу обживает любое место. Рядом с ним уютно. Даже махорка его пахнет вкусно, по-деревенски. — Поперли фрицев, поперли! Скоро Гитлеру капут. А уж тогда заживем... Теперь мы, браток, бессмертные... Я ведь второй раз живу,— задумчиво и певуче текут его слова.—А чего это у тебя зеленая тоска в глазах? —Он ладонью касается моего колена. — Должно быть, дорога укатала,—отвечаю я,—вокзалы забиты, поезда — битком. Ташкент, вон... Неделями торчат в очереди за би­ летом... — Ничего не попишешь: дорога работает на войну. Ты куда едешь? — В Нальчик. — Эге! А я до Прохладного. Это рядом с Нальчиком. Как тебя звать? Я назвался. — Добре. А я солдат, Семеном зовут. Со смертью обнимался, да цел остался. Вот только ногу из строя вывели, да брюхо немного по­ портили. Правлю домой, а что поджидает —не знаю. Была жена, дочь, отец, домишко. Под немцем оставались. Вот уже два года ни слуху, ни духу. Посмотрим, как оно и что. Давай уж держаться вместе. Про­ фессия-то какая?.. Вон что — артист? —с уважением произносит он. Я обрадовался этому человеку, как родному.