Сибирские огни № 06 - 1971

—Только добрая память осталась,—прикусывая дрожащие губы, шепчет тетя Маша,—Недаром у меня недавно в комнате треснула пото­ лочная балка... Тетки, сказав все положенное, ушли. Мы с Марией, разбитые, опус­ тошенные, едва таскаем ноги. В полночь, когда улеглись, безумный голос затянул в темноте на­ распев: Ой, сизый ты мой голубо-очек, Ой, на кого ж ты меня споки-инул. Ой, лежишь ты во чистом по-оле Со своими солдатиками-бра-атиками! А ходил ли ты у меня гря-язной, Не обшитый да не обмы-ытой? Я вскакиваю, мечусь в темноте, кое-как нашариваю спички на пли­ те, зажигаю лампу. Мать сидит на кровати худенькая, с растрепанными, полуседыми волосами и, уткнув лицо в пестрый платок, качается впе­ ред и назад и тянет нараспев, причитает. — Да не рви ты душу, мама! Ну, что же теперь сделаешь? —угова­ ривает Мария, сама еле живая. — Успокойся, мама,—упрашиваю и я. Мать, притиснув к глазам платок, отвечает нам хрипло, растяги­ вая последнее слово в каждой строке: Да как же мне и не пла-акати: Ведь он-то меня не оби-идел, Был мой поилец-корми-илец; Не стукнет ко мне он в око-ошечко, Не вскашлянет да не усмехне-етися... Мать замолкает, и я укладываю ее. Лицо, омытое слезами и стра­ данием, посветлело, сияет изнутри, на щеках горит лихорадочный ру­ мянец, а в светлых глазах залегла неизбывная печаль. На цыпочках иду в свою каморку, оставив на столе зажженную лампу. — Погаси свет, сыночек, чего зря жечь керосин-то,—останавливает меня слабый, прерывающийся шепот матери... Неожиданное письмо Недовольство собой все усиливалось; усиливалось и ощущение, что я живу, как на вокзале —откуда-то уехал, а куда-то еще не приехал. Я внезапно потерял интерес к Птице, запутанный клубок его воспо­ минаний стал даже раздражать, а столь милая моему сердцу «Бродя­ чая собака» показалась такой ненужной. Да и в самом деле, кому все это надо среди страданий, жестокостей, сражений и подлинных драма­ тических судеб. А рукопись «Мои призраки, или алые фламинго» вызывала у меня просто отвращение, такой она была придуманной и далекой от жизни. После той ночи в стареньком доме я изорвал ее. Мне все вспоминалось Шурино: «Опустись на землю!» И тут я, уже глубокой осенью, неожиданно получил письмо от Ири­ ны Вернадской. Словно она подслушала и подсмотрела мое состояние. Перед войной я работал с ней в Томском театре. А потом она уехала в Ашхабад. И вот я держу от нее письмо из Нальчика. Держу и вижу, как в ее серых глазах прыгают лукавые бесенята и как озорная