Сибирские огни № 06 - 1971

п а т е л 1 л к а ц |/11«1 П. МУРАТОВ ■ Письма х у д о ж н и к а Н. И. Ч ев ал к ов а Поиски сведений об искусстве Сибири 20-х годов привели меня однажды в Таш­ кент— к Ольге Дмитриевне Гуляевой, вдове художника Вадима Николаевича Гуляева. Ольга Дмитриевна, высокая и крепкая еше по виду женщина, на мои вопросы пря­ молинейно ответила: — Я была домашняя хозяйка и больше ничего. Что же я могу вам рассказать? Ничего не могу. Но видно было, что ей не хотелось от­ пускать с пустыми руками меня и моих то- варищей-искусствоведов. Разговаривая, она все время о чем-то думала и, наконец, ска­ зала, что у нее есть письма сибирского жур­ налиста 20-х годов Б. Мирковича, который много писал об искусстве. Не найдя этих писем, она стала вспоминать, где бы они могли быть, и вспомнила про ящик с пись­ мами, стоявший в коридоре. В ящике лежала груда семейных, дело­ вых, дружеских писем Гуляевым за период с 1915 до половины 30-х годов. Среди них были письма алтайского художника Нико­ лая Ивановича Чевалкова. Часть писем уже наполовину истлела, и читать их было очень трудно, часть сохранилась довольно хорошо. Разобрал и привел их в порядок я уже в Новосибирске. Когда содержание писем Н. Чевалкова стало мне известным, я понял, что они име­ ют не только личное значение. Чевалков пи­ шет о себе, о художниках, с которыми ему приходилось встречаться, о природе Алтая, пишет охотно, и временами кажется, что на­ писать письмо ему так же необходимо, как написать картину, выразить свое отношение к искусству и художникам. Ему совершенно необходим был собесед­ ник, перед кем бы он изливал свою душу. Когда собеседника не было, Чевалков испи­ сывал страницу за страницей, но, отправив письмо, опять тяготился невысказанным. Современники Чевалкова называли его «сибирским Рерихом», «сибирским Гогеном», «сибирским Пиросмани». Все эти имена по­ чти не касаются стилевых признаков срав­ ниваемого искусства: Чевалкова и Рериха, Чевалкова и Пиросмани — в них отразилось уважительное отношение художников Сиби­ ри 20-х годов к поэтической силе алтайского собрата по искусству. Авторы статей тех лет о Чевалкове счи­ тали его выразителем народного духа алтай­ цев. Так оно и было на самом деле. Но слиш­ ком часто своеобразие искусства Чевалкова объяснялось интуицией и близостью к неза­ мутненной чистоте народного восприятия природы и искусства. Чевалков-де своеобра­ зен, потому что не испытал на себе порабо­ щающей силы профессионального искусства, он ярок, потому что его природы не косну­ лось уравнительное влияние европейской цивилизации. Письма Чевалкова показывают как раз обратное, а именно то, что их автор стремил­ ся овладеть всеми тайнами профессиональ­ ного искусства. Ни о чем он не пишет с та­ ким постоянством, как об искусстве. И так не день, не два, а годы. Отовсюду собирая сведе­ ния о живописи и живописцах, он воспиты­ вал в себе профессионального художника не менее последовательно, чем те, кто учился в специальных школах. Направление творческого развития Че­ валкова совпадает с общим движением всего советского искусства 20-х годов. Он ищет опоры в стиле народного искусства, а в кон­ це десятилетия — в темах жизни народа. Иначе и быть не могло. Получая письма от друзей-художников, он находил в них отго­ лоски постоянной работы в художественной жизни страны. Несравненно более скромные события в искусстве его родной Улалы (те­ перь Горно-Алтайск) он непроизвольно со­ относил с тем широким движением художе­ ственного творчества, которое чувствовал но письмам, книгам и журналам, доходившим до него. Чевалков, по преимуществу, живописец, таким он и предстает в письмах перед чита­ телем. Но с годами художника все более