Сибирские огни № 06 - 1971

пред. Он подгоняет, следит. И так день и ночь, день и ночь. Иногда по нескольку суток не выходим с завода. Длинный цех с огромными, наполовину заколоченными, окнами шу­ мит. Гудят токарные станки. Резцы со свистом проходят по металлу. Станок жмется к станку, за ними чумазые подростки в лоснящихся спецовках, с шапками на затылках. Руки их пропитались машинным мас­ лом, почернели от металлической пыли. Я приглядываюсь, иду по цеху. Под ногами хрустит стальная струж­ ка. Совсем близко электросварщик в маске, в брезентовой одежде при­ сел на корточки и сваривает две пластины. С треском плавится металл, взлетают космы дыма, бьется ослепительный комок зеленоватого пламе­ ни, сыплется рыжий дождь искр. Я едва успеваю отскочить от прогрохотавшей железной тачки с де­ талями, шарахаюсь от большой чугунной рамы, подвешенной на лебедке. Раму катят в другой конец цеха. Ребята смеются, что-то кричат мне, но среди гула их голосов не слышно, они жестикулируют, как глухонемые. Всей этой оравой подростков командует Антон Петрович —старый рабочий. Один ус у него белый, другой —темный —схватился грязной рукой. На щеке и на подбородке тоже мазки. Спецовка и руки почерне­ ли, лоснятся. Брезентовые брюки сбоку порвались, старик скрепил их медной проволокой. Он вернулся к станку с пенсии, когда началась война. Шпиндель бешено крутит зажатую в патрон корявую заготовку. Ан- - тон Петрович подводит резец, и он, взвизгнув, строганул по шершавинам и бугоркам. Сверкающая, гладкая полоса на металле увеличивается, струйкой брызгает горячая крошка. Работая, Антон Петрович шевелит усами, точно жует что-то. Нако­ нец он двигает бабку со сверлом к сверкающей детали. Сверло вгрыза­ ется в середину, погружаясь все глубже и глубже, без труда дырявя ме­ талл. Какому фашисту оборвет жизнь этот сверкающий, тяжелый, еще го­ рячий снарядик? Завком послал меня искать в нашем районе комнаты и даже просто углы для вселения эвакуированных. В холодных избах меня встречали старики и старухи, худенькие де­ ти да усталые женщины у корыт. Многие мне знакомы. Спросишь: — Ну как, Ивановна, живешь-можешь? А Ивановна отвечает: — Да так, бьюсь! Мужик-то мой воюет. Ребятишки, все трое, учат­ ся; то им дай, другое —дай, то купи, другое — купи. А на какие шиши? Если бы не свой огородишко —и не знаю, как бы выкрутилась. Но прихо­ дится терпеть —война. В моем районе и Додышн «курятник». Его мать, Анна Григорьев­ на, поразила меня —от веселой, шумной толстухи, влюбленной в единст­ венного сына, не осталось и следа. Смотрю и глазам не верю: сидит у окошка худая, молчаливая, старая, и вся мелко дрожит, словно замерз­ ла. На оклик медленно поворачивает ко мне голову, долго и тускло смот­ рит в мое лицо и, так и не узнав меня, равнодушно спрашивает: — Давид-то живой или уже убили его? Рот у нее перекошен, левый глаз почему-то сделался меньше. Мне становится не по себе.