Сибирские огни № 06 - 1971

а сам записываю и чувствую, что свершается для меня очень важное. Я вдруг начинаю постигать разговорный язык. У меня в рукописях фразы грамотные, гладенькие и... мертвые. А на­ верное, писать нужно так, будто я сижу с читателем и рассказываю ему какую-то историю. Не пишу, а именно рассказываю. И тогда по­ явятся в языке живые, теплые, естественные интонации. Притаившись, слушаю, как дежурная рассказывает о ссоре своего сына с женой: — А мой-то, Юрка, сидит и молчит, ну ни слова, ни гу-гу, а она его и пилит, и пилит! Наконец, и Юрка расшумелся. Тогда, молодая-то, вскочила, вильнула хвостом и только ее и видели. Ну и я —следом. Так вот всю ночь и плутала по городу за ними. И смех, и грех. Ну, ладно, они-то, попятно, молодые да дурные, а я-то, спрашивается, я-то, старая дура, чего свой нос сую в их дела?.. Записываю, а сам волнуюсь. И с этой памятной минуты в пустынном Кисловодском курзале я стал прислушиваться к людям. Блокнот мой заполнился разными фра­ зами. «Знать — знаю, а видеть — не видела». «То да другое, пятое да десятое, ну и заварилась каша, а теперь вот попробуй-ка расхлебай ее!» «И даром что стар, а гляди-ка ты, как он петухом вокруг нее ходит». «Я, говорит, вполне могла достать! А чего, спрашивается, не до­ стала?» «Это она, нет —вру, это сестра ее сказала». Сотни и сотни таких подслушанных живых фраз заполнили мои тетради ... ...После разговора с дежурной я долго еще брожу по фойе, по залу. Захожу на сцену и слышу звуки пианино. Сажусь на диванчик в углу. Где-то среди висящих черных сукон прячется дежурная лампочка, едва освещает на сцене декорации: каменную стену, стрельчатое окно, испанский балкон. Занавес раздвинут и виден темный, большущий провал зала. Из ор­ кестровки поднимается вверх слабый свет, озаряет первые ряды пустых кресел. Тихо, уютно и грустно, как всегда в полумраке на сцене с не­ убранными декорациями. Уткнулся в поднятый воротник пальто и не то дремлю, не то слушаю печальное, нежное —то, что живет в моей душе. А в оркестровке едва-едва звучит пианино. Кто-то тихо и задумчиво то просто берет аккорды, то проигрывает отрывки разных мелодий, то зати­ хает и долго молчит. Мне рисуется какая-то девушка, которая замерла, облокотившись на клавиши и сжав ладонями виски. Мне уже начинает казаться, что никто там, в оркестровой яме, и не играл, что это звучало во мне, как снова чьи-то пальцы начинают рассеянно блуждать по кла­ вишам. И опять звуки затихают, и снова оживают, палец осторожно тро­ гает и трогает всего лишь один клавиш. Из пустоты и тишины наплы­ вает низкий, гудящий тоскливый звук... Вот и кончается пятый день разлуки. Кое-как гримируюсь, опазды­ ваю на выход, на сцене не могу сосредоточиться и даже дважды забы­ ваю текст. После спектакля меня встречает пустая комната-фонарь. Уже пол­ ночь. Сажусь за стол. Нужно набело переписать три главы, а это мож­ но сделать в любом состоянии. В конце концов, мужчина я или нет? Вот моя жизнь и вот мое будущее.