Сибирские огни № 06 - 1971

— Как приедешь туда, сразу же напиши,—слышу я ее голос.—• Не теряй с нами связь. Будем надеяться на лучшее. Петр, показывая, что он не касается ручки, задом открывает дверь и, все робко улыбаясь нам, исчезает в ненастной сырой мгле. Куда он сейчас? Что он думает, чувствует? — Эх вы! Тоже мне —товарищи,—сердито говорит нам Ника и об­ лачком уплывает на сцену. Сразу же все начинаем смущенно покашливать, молча лезем в кар­ маны за кисетами... В гостях у Лермонтова Любимые поэты, писатели действуют на меня неотразимо, как му­ зыка. Поэтому все эти места, где мы сейчас гастролируем, я восприни­ маю по-своему. Кисловодск и Красные камни, речка Подкумок и Пятигорск, Машук и Бештау, Провал и Грот Дианы —все, все это таит для меня особый скрытый смысл. Ведь всюду здесь ходил мой Лермонтов, все это он ви­ дел, ко всему прикасался. Здесь развернулись события, так дивно опи­ санные в «Мэри». И поэтому мне так бесконечно дороги эти места, где жили Печорин, Литовские, Вера и сам Лермонтов... Волнуясь, подъезжаем к Пятигорску. В Кисловодске снова тепло, сухо, солнечно, а здесь, в Пятигорске, туман, слякоть, промозглая пого­ да. Здесь, говорят, всегда так, хоть и стоят они близко друг от друга. В Пятигорске кое-где виднеются взорванные немцами здания. Спектакль вечером, а мы приехали с Никой утром. И сразу туда, туда —к заветному домику. Идем, глаз не сводим с Машука, с Бештау, вот они, воспетые, исхоженные им. На их вершинах дымные тучи, склоны их в голых кустах. Вон белеет колонками изящная, по-птичьи легонькая беседка —Эолова арфа... Не веря своим глазам, смотрю на старенький домик. Так вот оно, последнее пристанище поэта? Одно окошко меньше другого. Засохшая, обрубленная акация тех времен, пень от орешника, под которым Лер­ монтов любил отдыхать. Сохранился только могучий клен. Провожу ру­ кой по его шершавой коре. Ника понимает меня. Всегда говорливая, сей­ час она молчит, подняв от сырости воротник черного жакета. Какая-то женщина из соседнего домишка открывает нам дверь к нему. Никого нет, мы одни. С благоговением снимаю кепку, проклятые очки все сползают и сползают на кончик носа, а стекла все запотевают от испарины и от моего волнения. В столовой видим шкаф с посудой генерала Верзилина. Бывая в его доме, Лермонтов, конечно, пил чай из этих чашек. В небольшом, низеньком кабинете у окна стол. Подумать только, что за этим невысоким столом с выдвижными ящичками были написаны «Маскарад», «Песня о купце Калашникове», «Казначейша», «Мцыри», «Демон», «Герой нашего времени» и десятки стихотворных шедевров! — Идем, идем,— говорю я Нике. У нас, у русских, до сих пор живет ненависть к убийцам Пушкина и Лермонтова; и мы задыхаемся от нее, когда читаем или слышим об этих убийствах, совершенных давным-давно. И недобро думаем о современниках поэтов, которые не встали грудью за них. Об этом же сей­ час говорит мне и Ника. Дымится Машук. Стоим с Никой в глухом месте у его подножия.