Сибирские огни № 06 - 1971

ничего не могу дать. С ума сойти! Брось ты меня, что ли. Я же совер­ шенная мямля, я не умею устроить нашу жизнь. На столе, залитая луной, рукопись. Мне уже скоро тридцать, а что я сделал? Груда рукописей, и ни одной напечатанной строчки. Это злит, приводит в отчаяние. Я перестаю верить в себя. Опускаются руки... Зажигаю свет. — А что, если все это напрасно? А что, если я только убью время на это? —говорю я. — Получится! Вот увидишь,—клянется Ника.—Ведь у тебя же есть...—И она начинает придумывать всякие мои достоинства. Я треплю рукопись: — Все не то, не то! — Да не тирань ты себя,—уговаривает Ника. — Все плохо, все отвратительно! Устал я сам от себя. Меня изму­ чили эти слова, фразы, поиски сюжетов! — Ты, правда, устал... — С тобой мне только хорошо. — Брось ты хоть в Кисловодске свою писанину! Эти слова, точно удар в лицо: Ника выдала себя — не верит в мое дело. — Нет, я доведу все до конца, доведу,—говорю я тихо и чувствую Нику чужой, ненавистной. Я засучиваю рукава, берусь за свою ручку... В тишине ночи, над головой у меня, возникает далекий, тягучий крик: «А-а-а-а!» В комнате над нами живет Голубятников. Что-то случилось с ним после контузии, и он, уснув, начинает гак дико и страшно кричать. Он говорит, что ничего особенного во сне не видит, а вот —кричит, и все. Войны нет, а голоса ее звучат, и еще плачут матери, и еще разыскивают и ждут пропавших без вести жены и дети. Жаль, что не удалась мне «Зоя». О войне, о мужестве нужно писать потому, что снова в мире неспокойно. Перестали греметь пушки, но их продолжают делать. Давно ли стволы их с гулом изрыгнули последние снаряды, а уже в пустые орудия вложены новые снаряды. Битвы дипломатов, газет, партий шумят в Европе и Америке силь­ нее, чем во время войны. Наши бывшие союзники вопят о красной опас­ ности, призывают к блокам против нас, даже грозят атомной бомбой... Тихонько постучав, входит Петр Софронов. просит табачку. — Что-то не спится,—шепчет он.—Туман наползает. Наверное, снег сыпанет... да еще этот Голубятников орет благим матом. А я—ря­ дом с ним. Лицо Софронова более, чем всегда, обрюзгшее, бесцветное... Кто мог знать, что этот человек уже стоит на пороге трагического. На другой день пришел он к врачу на осмотр. Врач сразу же уста­ вился на припухлости на месте бровей. Как-то заторопился, заволновал­ ся, привел другого врача.. В этот день нас ошарашивает известие: у Софронова обнаружили проказу. Его поместили в изолятор Всем нам не по себе рабочие брали у него докурить цигарки, пили с ним из одной кружки, спали рядом. А Ника вообще, можно сказать, жила с ним в одной квартире. И уж сов­ сем мы пугаемся, когда узнаем, что в санатории сожгли его постель и даже книгу, взятую им в библиотеке Доктора пытаются успокоить нас, говоря, что эта болезнь, хоть и не