Сибирские огни № 05 - 1971

С насыпи далеко видна река и шоссе с пробегающими машинами. И видно, что между шоссе и рекой зажат большой луг и огороды С желтыми сигналами подсолнухов. Среди подсолнухов маячит Галенкин. И здесь же вниз идет тропа. Спустившись по ней, сначала оказываешься на мокром лугу. Даже болотистом. На нем и живут дупеля. Большой луг. Вот здесь, если день был воскресный, можно было полюбоваться на редкую картину —тол­ стый человек, придерживая толстый живот, скачет по лугу вдогонку за белым сеттером. Брызги, топот, крики... Человек этот —я, порядок пробежки такой: впереди летит дупель, за ним гонится Фрам, за Фрамом вьется длинная веревка. За веревкой во все лопатки чешу я. Правая моя рука протянута вперед (живот я держу левой), и впереди уносится, вертясь и подпрыгивая, серый вере­ вочный хвост. Рука моя все ловит веревку, но загребает то горсть воздуха, то хва­ тает пучок травы. Одним'словом, картина... А на краю луга, в подсолнухах хохочет старик в белой рубахе. Он топает ногой, стонет, взвизгивает. И хохочет, хохочет, хохочет... Получает, так сказать, максимум удовольствия. Это и есть сторож совхозного огорода Галенкин. А теперь о роли веревки в натаске молодой собаки по дичи. Ляга­ вая собака обязана делать по дичи стойку. Такая ее работа. Стойка —врожденное свойство, но стоять и глядеть на летящую птицу скучно. И молодая, балованная азартная собака бросается в пого­ ню за ней. Это нельзя, это вредно —птицу не поймать, да и стрелять можно только из-под правильной стойки. И здесь-то появляется веревка. Ее следует привязать к ошейнику, ею одергивать пса, если он делает что-нибудь не так. Дерганьями веревки я должен был информировать собаку. Напри­ мер, о том, что дичь догоняют не ногами, что хозяина, то есть меня, надо слушать. И вот мы с Фрамом стоим на краю сырого луга, около нас ходит сторож Галенкин (он умирает от скуки среди своей капусты). Он гово­ рит, говорит, говорит... Я уже знаю, что он, Галенкин, пенсионер и вдов. Но я еще не подозреваю, что мне придется и увеселять, и угощать его. Мы стоим, и ветер наезжает на нас. Накатит и унесется, оставит густые запахи. А за ним уже катит второй, несет еще. Фрам принюхи­ вается, ширит ноздри. По носу его, шевелящемуся, беспокоящемуся, я вижу —он чует здешние места насквозь. Чует всех дупелей, ковыряющих клювами мягкую, будто творог, почву. Чует водяных пастушков, чует крякух, плавающих посреди озерка с поросшими осокой берегами (оно лежит в сердцевине луга). Ветерок наезжал, сторож, глядя на острую затылочную косточку Фрама, говорил, что собака —хорошая. Вон какая замечательная ко­ сточка! И что дупелей здесь, как грязи. Я привязал веревку к ошейнику Фрама, и мы пошли. Фрам шел, слегка пригибая шею, и нервно ступая белыми, еще не выпачканными грязью и травой лапами. Славный, милый пес, такой весь ясный, чистый. Но я говорю ему на всякий случай. — Фрам, осторожнее, Фрам, тише. И прикидываю длину веревки —пятнадцать метров. Успокоительная длина! Я бросил ее волочиться в траву и пошел рядом с Фрамом.