Сибирские огни № 05 - 1971

азовском осадном сидении»), появился це­ лый ряд описательно-бытовых и остро-сати­ рических «повестей». Такие повести, как об «Ульяне Осоргиной» или о «Савве Грудцы- че»,—это прежде всего колоритные картины простонародного и купеческого быта с боль­ шим социальным содержанием. Религиоз­ ная оболочка в «Ульянии» имеет чисто внешний характер: дань традиции, иконо­ стас в «красном углу». «Повесть об Ерше Ершовиче», «Суд Шемякин», «Повесть о горе-злосчастии» талантливо бичуют ту пли иную социальную неправду, проявляя глубокое сочувствие к судьбе простого че­ ловека. Тонко-узорчатая «Повесть о Твер­ ском Отроче монастыре» воспевает истинно рыцарскую любовь, напоминая чем-то поэ­ мы менестрелей, а «Повесть о Фроле Ско- бееве», не уступающая новеллам «Декаме­ рона», показывает во всей его ловкости ум- ницу-плута, «исповедующего» любовь как надежное средство обогащения. Если, кста­ ти, «Повесть о Савве Грудцыне» можно считать прототипом некоторых произведе­ ний Лескова, то Фрол Скобеев явно пере­ кликается с Алексеем Лохматовым Мельни­ кова-Печерского. В XVII веке жанр «житий» сменяется живым историческим человеческим портре­ том, имеющимся и в «Сказании Авраамия Палицына» (описание героической обороны Троицко-Сергиевского монастыря в 1608— 1610 гг.) и особенно в «Летописной книге», приписываемой кн. И. М. Катыреву-Ростов­ скому, где даны выразительные портреты Ивана Грозного, Дмитрия Самозванца (От­ репьева), Василия Шуйского. «Житие» же протопопа Аввакума явля­ ется как бы оборотной стороной традици­ онного житийного жанра: вместо молитвен­ ной тишины, благолепия и душевного успо­ коения в лампадном свете здесь бушует бунтарство, разлив социальных страстей, фанатическое неистовство в борьбе за свои верования,— и все это облечено в такое полнокровно образное, индивидуально не­ повторимое слово, которое знаменует боль­ шой литературный дар. Мастерство пейзажа нашло свое выра­ жение в исключительно интересном «Ска­ зании о роскошном житии и веселии». Из­ вечная народная мечта о молочных реках и кисельных берегах воплотилась здесь в «благоуханные сады и дубравы», «доброплод­ ные земли» и «сладководные реки», в сири­ нов и строфокамилов, в сказочные яства и драгоценные камни, в утехи и «прохлады» беспечального житья-бытья. Соединение ли­ рики и иронии придает «Сказанию» роман­ тическую прелесть. Поэтизация чисто делового документа, как это было в случае с «Поучением Вла­ димира Мономаха» (XII век), дала знать о себе и в «Уряднике Сокольничьего пути», написанном, видимо, при непосредственном участии Алексея Михайловича, страстного любителя соколиной охоты. XVII век, наконец, был началом русской поэзии (Симеон Полоцкий, Сильвестр Мед­ ведев, Карион Истомин), но образцы вир­ шей того времени в «Изборник» не вошли, поскольку он целиком отведен прозе. «Изборник» и в своем теперешнем виде следует почесть изданием-сокровищем, во всей силе и красоте показывающим древние и высокие истоки нашей национальной ли­ тературы. Вступительная статья Д. С. Лихачева, написанная с присущей ему глубиной и остротой анализа, с большим словесным изяществом, дает отчетливое и ясное пред­ ставление о первых семистах годах нашего литературного развития.