Сибирские огни № 05 - 1971

плавить сердце в солнце», в то же время сознавая, что это «труднее стали». И все же поэт верит в такую возможность — «переплавить сердце в солнце»: Я Из своей тайги, Один Об этом солнце М ечтами Кричать буду — М едведям белым, Полярному кругу. Всем! Всем! («Приказываю») Видимо, Итин почувствовал, что в поэ- 1зии даже самые лучшие приемы нельзя «взять напрокат» — то, что было органич­ ным и естественным для Маяковского, вы­ глядело у сибиряка заимствованным. Он возвращается к традиционным формам сти­ ха, но уже не расстается с масштабностью образов: Чтобы в рай нашу землю закинуть,— К ак тетиву, натянем назад. Электричество — плюс и минус: Револю ция — та ж е гроза. («Электрификация») Даже в пейзажных стихах Итина появ­ ляются метафоры, носящие ярко выражен­ ный «социальный» характер, чего прежде не было: Струи ветра жестки и упорны. Волны, гневной пеною покрыты, Как народ, могучий, непокорный, Затопляю т черные граниты. («В гавани») Еще не раз у Итина возникнут отголо­ ски прошлого — он, живописуя тайгу, за­ кончит стихотворение строфой, уводящей в мир мечты: Скользим на лыж ах, сж авш и руж ья, И волны крови вены рвут, А мысли, звонкие, как стужа, В страну волшебную ведут. («В тайге») «Страна волшебная» напоминает об устремленности поэта в будущее —однако его мечты очень расплывчаты, туманны, неопределенны, хотя и рождены самыми лучшими чувствами. Но в стихотворении «Наша раса», по­ священном Л. Сейфуллиной, появляются конкретные и зримые приметы времени («кровавые пятна» «по наземам скифских дорог», «распаренная вшивая теплушка» — после вьюг «буржуазный» уют» и т. д.). Лирическому герою «радостно жутко было по невиданным тропам шагать». З а врагом быстроногим и ловким, По пятам опустив штыки... Н а прикладе ижевской винтовки Острой пулей царапать стихи. Ничего, что мой то«мик Шекспира Н а цигарки свертели в пути,— Взбита старая мира перина, Будет радостней ж изнь любить... Вехой, знаменующей решительный отход от книжной романтики первых литератур­ ных шагов и обращение к романтике, овеян­ ной ветрами новой жизни, для Итина стала поэма «Солнце сердца». Есть внутренняя закономерность в том, что свою поэму В. Итин посвятил Ларисе Рейснер. Несомненно, что это было не только1данью их дружбе со студенческих времен, не только выражением признатель­ ности (В. Итин часто бывал в семье Рейс- неров), но и данью восхищения женщиной- революционеркой, активной участницей гражданской войны: не без основания Ла­ рису Рейснер считают прототипом женщи­ ны-комиссара в «Оптимистической траге­ дии» Вс. Вишневского. С первых строк поэмы автор непривычно щедр на конкретные приметы места и време­ ни: «выстрел с матросской Авроры», «кометы, шрапнель над Невою грызут истуканов дворца». В этих деталях нет ничего общего с эффектными, но расплывчатыми мазками, присущими раннему творчеству Итина. Бо­ лее того —когда поэт, казалось бы, возвра­ щается к излюбленным своим краскам в таких строфах, как, например, эта — В безмерные буйные бури Мы бродим и бредим с тобой. Что грезы о светлой Гонгури Витают над темной землей,— то здесь романтическая приподнятость вос­ принимается как сознательный прием, цель которого —подчеркнуть контраст между лучезарной, но весьма неопределенной меч­ той, и тяжким ратным трудом: только це­ ной пота и крови можно осуществить ве­ ковые чаяния: О проклятье! Ноги стерты — Сорок верст в пургу и вьюгу К аж ды й день... Версты, Версты! — Путь победный Средь враж дебны х, Дымных, темных, Одиноких Деревень. Поэт прославляет подвиг борцов за рево­ люцию, готовых на новые жертвы во имя победы: И если ночь вокруг темней, Мы разбросаем маяками, В тайге и пропасти степей, Сердца, зажж енны е кострами. Поэму завершают строфы, в которых во­ едино сплавлены мечта, поведшая людей в схватку, и действительность, преображен­ ная мечтателями: Здесь будет центр всемирных грез, Здесь — в беспредельной нашей шири! И сказкой вспомнится гипноз Пустынь таинственных Сибири. М ечта иль явь? — наш путь один. Д ойдем, изнемогая в ранах. Мы — в стихшем сердце урагана — Бродило будущих лавин.