Сибирские огни № 05 - 1971

мира —«где ложь, где правда —не пой­ мешь», та же поэтизация страданий и обре­ ченности—«Ведь хорошо узнать, наверно, Что никакой надежды нет» — свойственны стихотворению «Дух —словно океан огром­ ный...» Поэт готов поставить знак равенства между жизнью и смертью: Лх, все равно нам — быть или не быть: И жизнь, и сон затем, чтобы забы ть В их сменах, утомительно бесцельных. О траву дум спокойных и смертельных! («Бесцельность») Подражательность сказывается и в сти­ хах Итина о судьбе поэта, обреченного жить среди простых смертных: Мне это необходимо, я знаю. Ц еловать чьи-то чужие губы. Пока рассвет холодный и грубый Не рассеял туманные тайны. Если можешь — прости за это. Я болею твоей же болью... Но сердце,— сердце поэта Все равно не изменишь любовью. t . Это восьмистрочное стихотворение, це­ ликом здесь приведенное, очень напоминает аналогичные по темам стихи символистов не только своими мотивами, но и фразеологией, интонацией «Роковая судьба поэта», обре­ ченного в этом мире выполнять чью-то выс­ шую волю («Мне это необходимо, я знаю...»), неподвластность его общечеловеческим уста­ новлениям, «демоничность» («сердце поэта все равно не изменишь любовью»),— все это подтверждает «вторичиость» подобных сти­ хов Итина, заставляет отнести их к лите­ ратурным реминисценциям. Если учесть хронологию этих и подобных им стихотворений, станет ясно, что здесь мы имеем дело с поздними откликами на моти­ вы, особенно популярные у символистов. Но постепенно в строках Итина начи­ нают преобладать другие краски. Поначалу они, эти краски, «уживаются» с палитрой от­ тенков, характерных для его юношеских опытов. В стихотворении «Синий жемчуг» первая часть построена на мифе о полете Дедала, который ...отдался туманным наркозам О ж емчуж инах в море небес. И с гех пор есть одно постоянство В каж дой грезе, что к солнцу влечет — Л едяны е пустые пространства, Где в блаж енстве сгорает пилот. В первой части легко заметить не только «дворцы из коралла, что пурпурный прино­ сит атолл», не только «алмазы из Индии знойной, голубые, как детские сны», «жем­ чуга, что бледнее луны, и рубины, как сон беспокойный». Здесь —и «сгорающий в бла­ женстве пилот», т. е. та же поэтизация смерти-избавительницы, что и в ранних сти­ хах Итина. Но во второй части стихотворе­ ния поэт ведет рассказ от первого лица: Я лечу в лучезарные сферы, Увлеченный мечтою своей. Бездны неба прозрачны и ярки, Синева, словно сон, глубока, И везде — триумфальные арки Вознесли надо мной облака. И, как сои из туманной поэмы. Н апевает восторженно винт, Что увидевший неба эдемы Не вернется в родной лабиринт. О становится сердце пилота. Остановится легкий мотор, Но душ а не изменит полета, В неземной поднимаясь простор. Как видим, абстрактным «туманным нар­ козам» противостоят вполне конкретные винт и мотор; правда, во второй части сти­ хотворения реалистическое изображение по­ лета неожиданно сменяется «полетом ду­ ши» —после того, как «остановится сердце пилота». И вс.е-таки контраст между мифи­ ческим полетом Дедала и до предела реаль­ ным полетом человека на самолете (тогда бы сказали —«на аэроплане») говорит о за- 1 мысле поэта: подчеркнуть величие человека, его возможности, его силу, а не слабость пе­ ред лицом обстоятельств. Кстати, в «Синем жемчуге» впервые намечена тема, которая потом станет одной из главных в творчест­ ве Вивиана Итина —тема покорения воз­ душной стихии. Гораздо последовательнее поэт в стихот­ ворении «Знак бесконечности»: Н ад ровным полем летчик, новый сын Д едала, Чертил волшебные восьмерки в облаках, И, вдруг, упал... Затих мотор; лишь кровь стучала. Живым огнем вздувая жилы на висках. А в поле мертвом, молчаливом, как провал. О сталась сломанных частей немая горка. И почему-то в памяти моей вставал Знак бесконечности — упавш ая восьмерка. Цитируя по памяти (не совсем точно) эти строки, Леонид Мартынов вспоминает: «Читал мне эти стихи лет сорок назад ав­ тор этого жизнеутверждающего реквие­ ма —Вивиан Итин. Но отчетливо помнится мне этот возникший из обломков «знак бес­ конечности —упавшая восьмерка» («День поэзии», МЛ, 1963). Многим стихам Итина присуща условно­ романтическая окраска. Поэт не стремит­ ся реалистически обрисовать образ героя, о мотивах подвига читатель узнает очень ма­ ло, в самых общих чертах; предполагается, что сама недосказанность способствует ро­ мантизации... В свете этого наблюдения (у нас еще будет возможность убедиться в его приме­ нимости даже к более поздним стихам Ити­ на) особенно примечательным кажется сти­ хотворение «Кино», покоряющее своим су­ ровым реализмом, глубоким проникновением поэта в жизнь, умением сорвать покровы «благоприличия» и обнажить суть. П лакаты в окнах в силе неизменном: «Больш ая драма!» — «В вихре преступлений!» Порочных губ и глаз густые тени К ак раз по вкусу дж ентльменам... А на экране сыщики и воры: И ж адны разгоревш иеся взоры. Конечно, центр — сундук миллионера И после — трюки бешеной погони; Л етят моторы, поезда и кони