Сибирские огни № 05 - 1971

не объяснить литературные метания последнего периода. Вот были пере­ воды Хемингуэя, у которого говорится, что любовь —это убежище, уте­ шение, идеал и пр. Хотя происходящие сдвиги в умах несомненны,—до сих пор я не слыхал о новом бородаче, который сказал бы во всеуслыша­ ние, насколько изменилось само значение слова «любовь»; да, им обо­ значается— по-прежнему! —утешение и идеал, где человек ищет (нахо­ дит ли?) взаимное участие, бескорыстие, доброту; но это уж нечто иное, чем было, да и совсем разное место в жизни разных людей занимает все это, мир ведь меняется безвозвратно... Едва ли такой разговор повредил бы обществу, скорее —помог; если, конечно, считать его вполне разумным и образованным (так оно и есть, я думаю) и доверять ему... Хотя борода, что и говорить, в моде. Итак, объявление результатов. Затем —наш гость, улыбнувшись в сторону Коржева: — На этом закрывается наше закрытое заседание, через час от­ кроется открытое заседание. Следовательно, банкет... Шеф стал доктором. Поздравляя его, я сразу же договорился насчет двух-трех дней. Би­ лет лежал у меня в кармане. 10.25 вечера Теплый, натопленный автобус-экспресс (мягкие поролоновые си­ денья) мчит в темноте сквозь упругие взрывы под колесами, вода бьет в пол, я ощущаю ее удары подошвами, пол вибрирует; беспорядочные огни за окном, их хаотическое перемещение... Не этим ли аэрофлотов- ским уютом, бензиновым теплом и синтетикой пытаемся мы удовлетво­ риться в своих поисках участия и доброты? Я прислонялся щекой к стеклу, пытался разглядеть дорогу; неясные тени в световом облаке перед фарами; лужи, гололед, темнота... Аэропорт, яркий свет, самолеты, отражения их мигающих красных огней на мокром бетоне. Я вышел- из автобуса. Снег на обочине слепил меня, сиял, фосфоресцировал; от него исхо­ дил свет, как от люминесцентных ламп. Мокрый лед у меня под ногами, я скользил, шарик поворачивался подо мной, и я скользил по его заледенелой перед наступлением весны поверхности; Земля крутилась у меня под ногами, проворачивалась не спеша, продолжая извечное свое движение, а я отставал немного и потому иногда проскальзывал, мне трудно было держать ее темп, но я не кидался догонять, я знал, что этого не следует делать; и вот я, один из трех миллиардов, балансировал, пытаясь сохранить равновесие, ба­ лансировал на пути от автобуса к аэропорту. Позвонил домой. Валентина давно спала, жена тоже собиралась укладываться; мы поговорили минуту, я пожелал ей спокойной ночи, мы простились. Потом я стоял над высоким марсианским столиком, мраморным, на паучьих ногах, и ел холодную аэрофлотовскую курицу, запивая теплым, еле живым нарзаном. Зеркало. Я вытер губы. Долго разглядывал себя, пытался читать по собственному лицу... Веснушки. «Каждая рыжинка —полтинка, чем оы- жее, тем дорожее...» Веснушки. Зима кончилась.