Сибирские огни № 04 - 1971

не из тех, кто не может любить. К счастью. Не для меня, правда. Но себя ты любишь все-таки больше». Если бы я себя любил! Если б любил, я бы уж сделал себе такую жизнь... Хорошую жизнь сделал бы я себе. Не знаю точно, какую, но уж такую сделал бы... С детства мне внушали: главное —делать что-то, главное —работа. Я впитал это в себя и верю в это; из вещей, в которые я верю, это — первое, пожалуй. А то, что называется личной жизнью, так и остается для меня на третьем плане, и я об этом не жалею; а люди это видят, и их не обманешь, сколько ни притворяйся... А переделывать себя —пустое; я не хочу, да и не смог бы; нет у ме­ ня волшебной лампы, триоды у меня только, германиевые... «Да я и так не уйду никуда, Миха, никуда я от него не уйду, что ты! Мама с ума сойдет...» — Не понимаю, сколько можно причесываться... Когда я пришел — раз. После обеда —два. Потом еще —три. Теперь —четыре. Не считая промежуточных фаз, когда ты тоже не расставалась с расческой; ты, похоже, спишь с ней в обнимку, нас трое на твоей постели —ты, я и расческа. Нет, правильнее будет так: расческа, ты и я. По крайней мере, дай мне руку, я не могу ждать целый час. Не дотянешься. Тогда возь­ ми зеркало сюда. Ну, хотя бы то круглое, устроит тебя? Ладно, я зай­ мусь перестановкой в твоей комнате... Я трепался, боясь остановиться, а она все стояла передо мною у зер­ кала с той гибкой расческой и поднимала волосы кверху, собирала их, потом распускала, они доставали до пояса ее халата, потом зачесыва­ ла направо, распускала, собирала и зачесывала налево; я говорил, она расчесывала волосы, оба мы были как заведенные, пластинку заело, игла застыла все на одной бесконечной борозде, выхода не было, и не было никакого внешнего возмущения, никакой мало-мальской причи­ ны, толчка или сотрясения, чтобы столкнуть иглу, хриплый, заезженный голос с пластинки —мой голос —повторял одно и то же, конца этому не было видно. И вдруг она прильнула к зеркалу, выронила расческу, она упала ей на босые ноги; морщинка, закричала она, у нее морщинка, ка­ раул, что теперь делать; это от тебя, закричала она, это сейчас она по­ явилась, это единственная у нее, первая и—от меня, из-за меня; она бросилась ко мне, приставив палец к переносице, но я, понятно, ничего там не увидел. Я думал, она убьет меня, но она меня только поцелова­ ла: «Это твоя морщинка, Миха...» х — Кто приходил, а? Вот еще, только этого еще не хватало, чтобы я читал телеграммы от твоего мужа. Ну, долетел—и прекрасно, моло­ дец. Спрячь ее, пожалуйста, чтобы она не валялась перед глазами, толь­ ко, прошу тебя, не под подушку; вот уйду —тогда положишь под по­ душку... Милая, я вовсе не думал обидеть тебя, поверь... Ну, хорошо. Это я так просто, честное слово... Вот и прекрасно, что ласковая, вот и прекрасно; а что, тебе бы хотелось, чтоб он обругал тебя в телеграмме? Смешная ты!.. И это вовсе ничего не значит, и не стоит расстраиваться из-за телеграммы, да еще и ласковой. Ты должна рассматривать ее толь­ ко как успокоительную информацию о том, что муж твой далеко, и ты можешь на этот счет не волноваться. Ну и что же, что такая ласковая... Нет, я ничего такого не испытываю. Абсолютно. Пусть хоть изверг. Ни­ каких угрызений, точно тебе говорю. Ах, вообще! Вообще —да. Это мне