Сибирские огни № 04 - 1971

— Только не произноси речей, Миха, только не надо этого. Давай честно. Она встала у окна. — Таня... Мне кажется, ты меня ненавидишь. — Тебя — нет. А вообще... •— Меня не интересует «вообще». — Тогда и не будем говорить об этом. — Я пришел, потому что хочу быть с тобой. Хочу видеть тебя. Хочу целовать гебя. Хочу, чтобы ты была со мной. — Ты злой. — Нет. — Оставь меня в покое. — Нет. Я хочу быть с тобой. — Слышала! Сто раз слышала! Я увидел слезы. — Сегодня приезжает мой муж! Ясно? Чего тебе от меня надо? Он приезжает сегодня! А ты, гы... Ты ничего не можешь понять! Она кинулась ко мне, я едва успел подхватить ее. Она подняла го­ лову и стала целовать мое лицо. Она стояла на цыпочках, тянулась ко мне, и я крепко держал ее... Пока она лежала у меня в руках, я точно знал, что сейчас она моя и со мной. Усталая, разгоряченная, моя. Она рассказывала мне о матеред, о деревне, о трудных временах, когда мать отдавала за хлеб старинные драгоценности; о староверче­ ском ските, об уставщике деде Степане, который после крещения записал ее к себе в книгу Дарьей. Дарья!.. Все это непостижимым образом имело теперь отношение ко мне; губы наши искали губы другого и соединя­ лись; смешалось го, что, казалось, несовместимо — и я' ощутил свое род­ ство с совсем чужой мне Дарьей... Я хотел тут же посмотреть икону, ко­ торую дала ей мать, и мы пошлепали босыми ногами к шкафу, где, обер­ нутая двадцать раз, лежала эта задымленная, потрескавшаяся икона на темной дощечке, то была кипарисовая дощечка, икону уносили когда-то с собой в изгнание... У нее остался старый, прекрасный запах, который я помню, но сравнить мне его не с чем,—я не знаю ему аналогов. Я спра­ шивал — а что же сейчас, мог бы я поехать к ней в деревню или меня не приняли бы? Она засомневалась, улетела от меня куда-то далеко, я думаю, она успела побывать дома; потом вернулась и сказала,—со мной, тебя приняли бы, обязательно приняли бы. А стала бы мама разговари­ вать со мной? Да, стала бы, если б я была рядом. А дед Степан? Мы выросли людьми другого века, но... Так что же, дед Степан стал бы со мной разговаривать? Я пойду с тобой, ответила она, я пойду с тобой — дед Степан любил меня, когда я была маленькая... И снова она лежала у меня в руках; она прятала лицо, а я хотел ви­ деть его, я хотел ведь понять ее, и потому задавал глупые, невыносимо глупые вопросы, ты же не такая, говорил я, почему ты такая? — Посмотри сюда. Миха! Я увидел шрам,— на руке, возле самого локтя; я как-то не заметил его раньше, белая, неестественно белая, будто вспухшая, полоска кожи; чуть толще у локтя и постепенно сужающаяся вдоль руки в тончайшую нитку. — Это я сама себе, Миха... Представляешь, сказала она, тогда я еще совсем во все верила... Любила мужа и верила, что этот злосчастный быт — временно, и небла­ годарность м'ужа — временно, что все будет вскоре иначе; любила Але