Сибирские огни № 04 - 1971

ты, не той, где жил до сих пор. На кровати у нее в комнате, куда мы забре­ ли, лежало разное —халат, рубашка,—я вдруг сказал что-то о ее рубаш­ ке, «рубашка»,—сказал я; она покачала головой, убрала и поправила меня, я не расслышал, переспросил; «эх, ты»,— сказала она и повторила четко: «станушка». Стан ведь, неужели я не понимаю? — О, Катюха! Хвостик все теряет...— Какой хвостик? —«Ну, хво- / стид»,— объяснила она. Оказывается, каждый вечер она давала дочке в постель заячий хвостик, Катюха обнимала его и спала, а если теря­ ла — сразу просыпалась; хвостик —пушистый, мягкий, нежный... Хвостик теряет! Теряла? Ну да, она у бабушки сейчас, там, на Оке, в деревне, Алеша настоял, чтобы они Катьку отправили на то время, что на чемо­ данах сидят, переезд все-таки, они ведь на чемоданах, разве она не го­ ворила?.. Я шел домой, забравшись в свою куртку, застегнутый на все пуго­ вицы, как обычно; и вдруг почувствовал, что ветер стал теплым. Весен­ ний ветер, в первый раз! Я выскочил на середину проспекта. Я шагал вниз, к реке, и ветер дул мне навстречу, весенний ветер; я глотал его, отхватывал большими кусками и глотал; я расправлял руки в сторо­ ны и бежал навстречу ему; уставал и брел дальше по осевой линии ноч­ ного проспекта, сняв шапку и куртку распахнув. Весна, наконец-то! Я встретил ее первым, первым учуял, никого не видно было кругом, и темень во всех окнах. Я зашагал совсем тихо, совсем медленно, я хотел надышаться этим теплым ветром — после долгой зимы; и не сразу во­ шел в подъезд, постоял на ветру еще немного... Придет весна, думал я, подставляя ему щеки, ладони, теперь уж обязательно придет весна, и, значит, все будет хорошо. Мне так хотелось -счастливого конца истории, что заварилась утром. Счастливого, веселого конца, полной реабилитации. И точно знать, что на подлость мы не способны. Пусть все обойдется. Я еще надеялся, что обойдется. И будет весе­ лый конец. Я просунул палец в отверстие почтового ящика, что-то там лежало, и я достал ключи, открыл, стараясь не греметь, и вынул письмо. Начал подниматься дальше и вспомнил,— ведь я оставил ключи в дверце ящи­ ка; вернулся. Затворил ящик. Сел на ступеньку. Так я и сидел на ступеньке в тихом ночном подъезде, шапка на коленях. Я не понял ее, не понял! Главное-то она оставила при себе, в себе; я ничего, ничего не понял. Не отвечала, когда я целовал ее! Антон? Нет, не такая банальная причина. «С гобой я почти не познакомилась, ну и, по-твоему, я должна быть одна в компании?». Она говорила мало, но что-то говорила же; и ничего я не' мог понять из ее слов; буквальный смысл, конечно, доходил до меня, но то, что было за словами —как за нашей бетонной с геной... Я не познал ее. Понял я это сейчас, но тогда уже, видимо, чувствовал интуитивно, ведь я без конца спрашивал ее: «Ты моя? Моя?». Она лежала у меня на руках, она была со мной — и молчала; потом ответила только: «Я ничья. Я своя». Я поднялся со ступеньки. Неудовлетворенность, досада, злость и — желание видеть ее. Я зашагал наверх. Тихонько отворил дверь, прокрался в кухню, включил свет. Бросил