Сибирские огни № 04 - 1971

ские игры. Последнее связано с особым зна­ чением игры в жизни детей. По верному оп­ ределению М. Горького, «игры детей — путь познания мира, в котором они живут, который призваны изменить». В детском фольклоре отразились различ­ ные стороны жизни русского народа, его быт, его интересы, верования, суеверия и т. п. Их раскрывает М. Мельников с большим знанием дела, на основе умело привлеченных исторически« и этнографических материалов. И все же некоторые положения остаются спорными. Таково объяснение в свое время широко и повсеместно распространенного в песнях мотива пожелания смерти ребенку. Напомним, что в дореволюционное время реакционными публицистами этот мотив час­ то использовался для нападок на культуру и нравственность народа. Фольклористы по- разному объясняли причины его появления. Большинство рассматривало его как прояв­ ление тяжелых условий крестьянской жиз­ ни.. Некоторые видели в названном мотиве отзвуки древних поверий об искупительной силе детского страдания и смерти. М. Мель­ ников предлагает иное объяснение песням, заключающим этот жуткий сам по себе мо­ тив. «В основе этих песен,— пишет он,—ле­ жит шуточное попрание самих священных нравственных устоев —любви к своим де­ тям,— и тем подтверждается их неприкосно­ венность, их незыблемость (сравните бело­ русскую колыбельную «Люли, люди—ля- люшки» и русскую шуточную песню «Зять на теще капусту возил», в которых шуточ­ ное утверждение служит средством осужде­ ния безнравственных поступков)». Песни, которые здесь автором названы, нельзя при­ знать идентичными по своему содержанию с песнями, в которых мать желает своему ребенку смерти. Причину появления этих последних, как нам представляется, надо ис­ кать в их ритуальном назначении. Мотив по­ желания смерти призван был отогнать са­ мую смерть, сохранить жизнь ребенку перед лицом постоянных невзгод и болезней. Из истории верований нам известно, что в такой же точно роли выступали увеселения и по­ техи, часто сопровождавшие в древности по­ минки по умершим. Веселье и соответствен­ но песни и смех — носители жизни, олице­ творение жизни — призваны были устранить опасность, разрушить злые умыслы, отогнать самую смерть. В этой связи нам кажется справедливым наблюдение В. П. Аникина, с которым не соглашается автор рецензиру­ емой книги, что, распевая песню с мотивом пожелания смерти, мать не только не жела­ ет ребенку смерти, а, наоборот, борется за его жизнь и здоровье; заявляя, что ребенок все равно умрет, она старалась обмануть злые силы, одолевающие ребенка. Вполне оправдано значительное внима­ ние, какое уделено в книге о сибирском фольклоре выяснению областной его спе­ цифики. Она отразилась и в самой те­ матике произведений, и в жанровых их осо­ бенностях, и в их поэтическом строе. Бо­ лее внимательно автор проследил своеобра­ зие в тематическом содержании. Действи­ тельно, в сибирской поэзии немало отличий, вызванных географическими особенностями, хозяйственными занятиями и промыслами. Таковы темы, связанные с нелегким трудом ямщиков, со значением в жизни населения тракта, с особенностями сибирской при­ роды. Интересны наблюдения М. Мельни­ кова о взаимосвязях русских с другими на­ родами Сибири. Взаимосвязи эти были всегда дружеские, что не могло не отра­ зиться в детском фольклоре. «Нам неизвест­ но ни одной колыбельной песни, оскорбляю­ щей национальное достоинство той или иной народности»,— пишет автор. Особенностью сибирской детской народ­ ной поэзии М. Мельников считает также обилие в ней (особенно в репертуаре колы­ бельных песен) заимствований из художест­ венной литературы. Сам по себе этот факт достоверен. Но объяснение его кажется иным, чем то, какое предлагается в книге. Видимо, это объяснение надо искать не в том, что в Сибири, в отличие от Европейской России, села находились на значительном расстоянии друг от друга, женщины и дети общались редко, и будто в силу этого созда­ вался песенный дефицит, который невольно должен был пополняться за счет художест­ венной литературы. Между тем, само иссле­ дование М. Мельникова свидетельствует о том, что сибирский детский фольклор, как, впрочем, и фольклор взрослых, и по своему жанровому и по своему репертуарному со­ ставу не уступает фольклору центральных областей России. Сравнительное же преоб­ ладание у сибиряков произведений из ху­ дожественной литературы, на наш взгляд, объясняется широким распространением в Зауралье книжной культуры через политическую ссылку, а также путем посто­ янных переселенческих передвижений. Не выдерживают критики отдельные на­ блюдения автора о специфике сибирского игрового детского фольклора. М. Мельни­ ков, например, пишет; «Если в брян­ ских детских играх ведущим являет­ ся словесный элемент и заниматель­ ность, то большинство алтайских игр имеет спортивный характер: выигры­ вает тот, кто ловок, вынослив, смел, ице- ет развитый глазомер». Такое выборочное сопоставление фольклора только двух об­ ластей, причем, по записям, требующим еще текстуального анализа, слишком субъек­ тивно. Каждому, кто занимался собиратель­ ской практикой, известно, что те же качест­ ва детского характера, которые отразились в алтайском фольклоре, в неменьшей сте­ пени присущи русским детям, из всех дру­ гих областей. Отмеченные спорные места книги носят частный характер. В целом же книга М. Н. Мельникова —это серьезный труд, несомненно обогативший нашу отечествен­ ную фольклористику. Я. Р. КОШЕЛЕВ, профессор