Сибирские огни № 03 - 1971

глава книги. Верным представляется вывод автора о том, что современный Мартынов — это прежде всего «поэт-публшшст, поэт- трибун» в нашем, опять-таки современном осмыслении этих понятий, в новом их каче­ стве. Некоторое чувство неудовлетворения вызывает здесь лишь чрезмерная эскизность, беглость замечаний, сделанных точно «под занавес», хотя речь идет о наиболее зрелом периоде в творчестве поэта, о последнем двадцатилетии его напряженной и плодо­ творной поэтической работы, выдвинувшей автора «Лукоморья» на одно из первых мест в нашей современной поэзии. Есть в книге А. Никулькова и кое-какие неточности. Партизанский поэт Тимофей Ра: гозин почему-то превратился в Рогожина, о чем автор сообщает трижды на 22 и 33 страницах. В библиографической справке в конце книги Вивиану Итину приписано ав­ торство коллективного сборника «Художест­ венная литература Сибири», изданного в 1927 г. в Новосибирске Сибирским Союзом писателей. Однако это частности, которые не мешают сказать нам, что литературный пор­ трет такого сложного поэта, как Леонид Мартынов, в обшем-то, «состоялся». Более того, это вообще едва ли не первая в на­ шей литературе монографическая работа о поэте. По-своему примечательны и другие два литературных портрета. Очерк об Анатолии Иванове принадлежит перу Ю Мосткова. Внимательно, всесто роннее проанализирован критиком рассказ «Алкины песни», с которого, собственно, и начинается Иванов-писатель. Рассказывая о дописательской биографии ав'тора «Повите­ ли», о его журналистской работе, Ю. Мост­ ков особо подчеркивает одну важную сто­ рону в формировании будущего литерато­ ра — доподлинное знание Ивановым жизни современной сибирской деревни, широкое поле наблюдений над окружающей действи­ тельностью, повседневное общение с множе­ ством людей самых различных профессий, склонностей и житейского опыта. С большим тщанием, обстоятельно и глубоко вскрывает и освещает он философ­ скую основу, социальную природу характе­ ров «П ови тели »п ервого романа писателя. Особый акиен! делается злесь на зоологиче­ ской, янтичеловечной сущности индивидуа­ лизма, нашедшего свое концентрированное, законченное художественное воплощение в отце и сыне Бородиных — центральных пер­ сонажах «Повители», этих своего рода «ан­ тигероях», на которых сфокусировано все повествование. Лучшие страницы в книге Юлия Мосткова отведены анализу образа Григория Бороди­ на, характеоа по-своему цельного и. как по­ казывает критик, многогранного при всей его доминирующей страсти хищника-стяжателя. Критическое исследование главного героя «Повители» ведется Ю. Мостковым по не­ скольким линиям, прослеживается в разных аспектах — социальном, психологическом, художественно-эстетическом. Прямо скажем. такое исследование оказалось весьма ре­ зультативным. В нем содержится немало тонких и вдумчивых наблюдений, помогаю­ щих в конечном счете глубже проникнуть в замысел писателя, почувствовать все свое­ образие его художественного воплощения. Следующему роману Анатолия Иванова «Тени исчезают в полдень» в этом отноше­ нии, на наш взгляд, менее повезло. Внима­ ние к художественной ткани этого много­ планового произведения, его образной, изоб­ разительной системе здесь оказалось ослаб­ ленным. Картина, нарисованная критиком, неполна. Она недостаточно передает идей­ но-эмоциональное богатство романа, не поз­ воляет в должной мере ощутить всю его первозданную прелесть и в архитектонике, и в авторской манере повествования, и в языке персонажей, и в лепке характеров, и в тональности пейзажных зарисовок. Этим замечанием мы отнюдь не хотим сказать, что критический аналио «Теней», их харак­ теров и проблематики сделан неудачно. Та­ кое заключение было бы несправедливым. Он сделан, скорее, добротно. Многие худо­ жественные компоненты в повествовании Иванова верно подмечены и освещены кри­ тиком, но, к сожалению, освещены не все и не полностью, не с той яркостью, как это было сделано гем же автором по отношению к «Повители». Хорошее впечатление оставляет очерк Л. Баландина о Викторе Лаврентьеве. Как и другие авторы литературных портретов пи­ сателей Сибири, Л. Баландин воссоздает общую атмосферу эпохи, в которой шло фор­ мирование Лаврентьева-драматурга. Он ри- сует картину движения нашей драматургии начала 50-х годов и на фоне ее рассматри­ вает появление первых произведений Лав­ рентьева. Задушевно и поэтично пишет автор исследования о жизни драматурга, предше­ ствовавшей его творчеству, об истоках этого творчества, о людях, встречавшихся на его жизненном пути. Критик восстанавливает сценическую историю лучших пьес писателя, дает анализ спектаклей, правильно полагая, что произведение драматурга живет прежде всего на сцене. Книга Л. Баландина глубоко эмоциональ­ на. Все повествование в ней пронизано, окра­ шено личным, авторским восприятием, на­ сыщено воспоминаниями критика о встречах и беседах с драматургом, собственными впе­ чатлениями от его спектаклей и т. д. Все это придает особую лиричность его анализу творчества драматурга, помогает ему выле­ пить зримый, по-человечески привлекатель­ ный, живой облик писателя — вдумчивого жизнепроходца и новатора в искусстве. В книге Л. Баландина, пожалуй, больше, чем у других авторов литературных портретов, присутствует сама личность художника, его неповторимая творческая индивидуальность, выписанная с неприкрытой и сознательно нескрываемой любовью Любовь же, как известно, бывает слепа, некритична, и нам кажется, что автор в своей увлеченности драматургом порой забывает об обязан- 12 Сибирские огни № 3 177