Сибирские огни № 03 - 1971

человека, образованного, самоотверженно­ го, гуманного, до мозга костей проникнуто­ го идеей и преданного ей фактически, чис­ того нравственно»1. «Труженик науки, герой и гражданин»,— так назвал Невельского редактор его посмертных записок. «Гениаль­ ный человек и большой русский патриот»,— рекомендовал его читателям автор первой биографии исследователя Амура (А. Сиден- снер). Через всю книгу Невельского яркой нитью проходит сознание нм целей своего труда. «Озарить этот край светом истины и через это отклонить высшее правительство от потери его навсегда для России»; «разъ­ яснить правительству все важное значение для России приамурского и приуссурийско- го бассейнов»; способствовать «победе циви­ лизации над невежеством»,— так понимал он миссию, добровольно принятую на себя. Решимость, «не отступая ни перед какими преградами исполнить долг свой перед оте­ чеством», сознание своего права во имя блага отечества действовать «вне повеле­ ний», полное отсутствие личных расчетов, почитаемых не только неуместными, но да­ же преступными, поразительное мужество в обстоятельствах поистине отчаянных, сознание высокой ответственности перед лицом коренных народностей — все эти свойства недюжинной личности отчетливо выступают в лаконичном, научно строгом, но исполненном энергии и драматизма по­ вествовании самого Невельского. Таким стремится нарисовать его и Н. З а ­ дорнов. Широкая образованность, глубокая осведомленность в истории амурского во­ проса, преданность отечеству, истине и мо­ рю ощутимы в страстных речах героя по поводу отсталости русского флога в кругу офицеров «Авроры», в его одержимости идеей Амура, в настойчивости, с какой он идет к цели. Это человек одной идеи. Абсо­ лютно бескорыстный, он готов приписать свои мысли то великому князю, то Муравь­ еву, зная, что «часто нельзя претворить мыс­ ли в дело иначе, как отдавши их тому, у ко­ го была власть». Это человек большой госу­ дарственной мысли. Н. Задорнов верен истории, показывая, что именно Невельскому принадлежит пер­ вая роль в решении амурского вопроса, Му­ равьев же явился «главным ревнителем и предстателем пред Высочайшей властью на отдаленном Востоке».2 Невельской раскры­ вает Муравьеву значение Амура для Рос­ сии, выводя, казалось бы, частный вопрос науки на широкое поле внутренней и меж­ дународной политики. Его фантастическая преданность идее Амура как бы концентри­ рует давнее стремление русских на Восток. В отличие от Муравьева, Невельской свобо­ ден от предрассудков дворянской среды; поборник свободной мысли, он поощряет ее в своих подчиненных; ненавидя мертвую власть формы, инструкции, он поддержива­ 1 А. П Ч е х о в . Собр. сот, т, 10, стр. лб. ! Г. И. Н е в е л ь с к о й. Подвиги русских мор­ ских офицеров на крайнем Востоке России 1849— 1Я55 гг. СПб.. 1888. стр. 255. ет инициативу; атмосфера искренности и откровенности сопутствует ему, где бы он ни был: в офицерской каюте корабля или в да­ леком зимовье, где он и его товарищи жили одной семьей. Он гуманен не на словах, а по сути своих дел — и тогда, когда запаса­ ется дюжиной белья для каждого матроса, и когда добивается доверия гиляков, требуя от своих подчиненных строгого соблюдения нравов и обычаев туземцев, ибо его целью было мирное присоединение к России необ­ ходимых ей восточных земель и защита ма­ лых народов от обид, чинимых чужеземца­ ми. Эта гуманность побуждала Невель­ ского — не только открывателя, но и устро­ ителя нового края — настойчиво повторять в письмах к генерал-губернатору мысль о недопустимости на Востоке тех способов колонизации, какими действовала царская Россия на Кавказе. «Топор, заступ и плуг»,— вот каким оружием должно действовать здесь. Результатом такой его политики бы­ ло то, что Муравьев и его спутники по пер­ вому сплаву были поражены громадным влиянием, которое приобрела амурская эк­ спедиция на жизнь местных народов. Все эти свойства и методы Невельского отражены в романах. И все-таки образ этот не вполне удался автору. Ему недостает объемности, художественной силы и глуби­ ны. Причину следует искать в методе авто­ ра. В первых романах Н. Задорнов показал себя мастером воспроизведения быта. При­ рода, быт, нравы, привычки, вкусы, моды — всего этого много и в романах о Невель­ ском. Но сам Невельской — личность исклю­ чительная, история его полна высокого геро­ изма и глубоко драматична. Воссоздать та­ кой характер приемами бытописания весьма трудно. Если в первых романах картины быта воспринимались как слагаемые исто­ рии, то с Невельским в роман вошла сама история в остродраматических коллизиях, резких сталкиваниях характеров известных исторических лиц. Характер Невельского — из тех, что требуют суровых рембрандтов­ ских красок, автор же настойчиво погружа­ ет его в мельчайшие подробности быта. Стремясь преодолеть одноплановость обра­ за, автор много внимания уделяет его ин­ тимным переживаниям, романтической люб­ ви Невельского и его жены, но и здесь час­ то нарушает меру и вносит в характер неч­ то сентиментальное и мелодраматическое. Чувствуя, как легион подробностей погло­ щает героя, автор пытается «возвысить» его постоянным упоминанием о фанатизме, за­ ставляет Екатерину Ивановну произносить мысленно монологи о величии ее избранни­ ка, да и сам герой вынужден заниматься самоутверждением. По воле автора он очень много говорит, энергия его порой переходит в суетливость, самозабвение и бескоры­ стие— в самовозвел’ чение. «Я высоко воз­ несен своим чувством»; «я знаю, какой крест несу добровольно»; «люди ждут от меня подвига, а я раскис»; «могут быть всякие неприятности, но их-то мне и подавай»; «это я на вершине, хребта, как дон-Кихот»; «каза