Сибирские огни № 03 - 1971

дой. Ловкий и смелый охотник, со звери­ ной сноровкой, человек сильный, деятель­ ный и бывалый, он знает цену человече­ ской привязанности, не чужд добрым и широким движениям души, временами- ис­ пытывает сильную тоску «по Расее». Но в Иване все чаще обнаруживается другое лицо — хищника, торгаша, не останавли­ вающегося перед самыми жестокими сред­ ствами в стремлении разбогатеть, лицо Ваньки-Тигра. Убийство, лесть, подкуп, ложг становятся его оружием. Его сила, власть и влияние обостряют распри среди торговцев, он вторгается в счастье моло­ дой семьи и в планы дальнейшей жизни поселенцев, отговаривая их от хлебопаше­ ства. «Он всюду проник»,— думает о нем Егор. В первых двух книгах «Амура-батюш- ки» отчетливо выявились особенности З а ­ дорнова — исторического романиста: вни­ мание к исторической значительности тру­ довой жизни народа, поиски формы, помо­ гающей воссоздать жизнь в ее естествен­ ном течении, внимание к быту, детализа­ ция, хроникальный принцип построения произведения. В первой части, где особен­ но сильно обаяние самого материала, эта манера воспринимается как вполне естест­ венная. Но пэ мере разрастания замысла становится очевиднее недостаточность хро­ никального принципа и детализации как преобладающего способа характеристики: беря новый кусок жизни героев, автор де­ лает центральной каждый раз новую фи­ гуру, остальные же персонажи мало пре­ терпевают внутренних, качественных изме­ нений. Так произошло с Егором Кузнецо­ вым уже во второй книге: по естественной логике событий он должен оказаться си­ лой, противоборствующей Бердышову, на самом же деле он просто отходит на вто­ рой план. Вводя в повествование все но­ вые лица, автор перегружает роман диа­ логами, которые являются не столько средством характеристики персонажей, сколько источником информации, а пове­ ствователь часто оказывается в роли ком­ ментатора того, что ясно из отношений героев. Многие эпизоды повторяются, не внося ничего нового в уже сложившееся представление о героях (сцены охоты, сва­ деб и т. д ) . Речь героев, особенно второ­ степенных, слабо индивидуализирована, в ней скорее представлено типовое, чем ин­ дивидуально характерное. В ¡969 г., уже после создания второго цикла романов, Н Задорнов вернулся к за­ мыслу «Амура-батюшки» и опубликовал третью часть никла — роман «Золотая ли­ хорадка» («Дальний Восток», 1969, №№ 2—5). Если в первых двух книгах тема народа-жизнестроителя решалась на материале труда народа по освоению но­ вого края, то в «Золотой лихорадке» глав­ ное — это народ-сила, способная творить новые социальные формы. История стара­ тельской «республики», составляющая со­ бытийную канву романа, полемически про­ тивопоставлена автором традиционному изображению золотоискателей, при кото­ ром с золотом связано было торжество разрушительных тенденций в человеке и обществе. Материал романа на редкость богат возможностями остро конфликтных ситуа­ ций и драматического столкновения харак­ теров и судеб В самом деле. Золото, открытое в тайге Егором Кузнецовым, вторгается в трудовую жизнь переселен­ цев, меняя весь ход их дум и чувств. «Зо­ лотая лихорадка» в одних усиливает жад­ ность, эксплуататорские наклонности, в дру­ гих — пробуждает тревогу за сложившиеся основы трудовой жизни, третьим — обла­ дание золотом, пусть даже мимолетное, помогает победить в себе «чувство вины и боязни, которое всю жизнь давило мужи­ ка». У большинства же — рождает надеж­ ду на благосостояние, на возможность под­ держать и укрепить хозяйство. Разруши­ тельная власть золота должна непременно столкнуться с созидающей силой труда. Все то здоровое в характере героев романа, что оформилось и окрепло за годы само­ стоятельной и относительно свободной жиз­ ни, породило в них коллективную волю — не допустить Калифорнии. Именно эти здо­ ровые силы питают старательскую воль­ ницу. И хотя ее существование было не- дслгим, она явилась первым опытом со­ циального творчества народа, показала, что народ неустанно ищет более совершенных форм своего социального бытия, и задушить в нем эту потребность нельзя никакими реп- прессиями. Вокруг амурской вольницы сталкиваются самые различные социальные теории: даже полицейского «деятеля» Оло- мова интересует «вкус народа», некто По­ лоз пытается применить здесь свою теорию «талантливого анархизма», а Студент, из Петербурга видит в «республике» чуть ути не прообраз социалистического устройства общества. Однако при всем том решение основной темы романа не во всем убедительно. Ав­ тор как будто опасается дать проявиться во всей полноте тем силам, которые неиз­ бежно должны были столкнуться в этих необычных обстоятельствах. Острота раз­ вития событий ослабляется очень медлен­ ным развитием действия, нерасчленен- ностью главного и второстепенного, пере- груженноаью повествования частностями и случайностями. А смягчение коллизий ослабляет характеры. Так, в изображении Кузнецова, «президента республики», отчет­ ливо проявляется идеализация. В харак­ тере этого справедливого, умного, трезвого крестьянина появилось что-то от праведни­ ка: увидев золото на дне родника, не же­ лая мутить воду, он оставляет его, хочет быть равно справедливым и к тем, кому это золото будет подспорьем в хозяйстве, и к тем, кто воспользуется им заведомо во зло. «Все людское», «земля божья» — такие примирительные интонации звучат в его