Сибирские огни № 02 - 1971
Некоторых Степан узнавал. — A-а, подьячий! А зовут как, забыл... — Алексей Алексеев, батюшка... — За ребро, на крюк. — Батюшка!.. Атаман, богу вечно молить буду, и за детей твоих... Подьячего уволокли. — Кто? У ног Степана, обгоняя его, заструился под уклон резвый ручеек крови. — Где хоронить, батька? —спросили Степана. — В монастыре. Всех в одну братскую. — И воеводу? — Всех. По-божески —с панихидой. Жены и дети... пусть схоронят и отпоют в церкви. Баб в городе не трогать. На площадь перед приказной палатой сносили всякого рода «дела», списки, выписи, грамоты... Еще один суд —над бумагами. — Вали!.. В гробину их!..—Степан успел хватить «зелена вина» и был в том состоянии, когда никто не знал, что сделает он в следующую минуту. — Все, батька! — Запаляй! Костер запылал. — Звони!—заорал Степан.—Во все колокола!.. Весело, чтоб пля сать можно. Бего-ом! Зарублю, черти! Зазвонили с одной колокольни, с другой, с третьей... Скоро все звонницы Кремля и Белого города названивали нечто небывало весе лое, шальное, громоздкое. Пугающие удары «музыки», срываясь с вы соты, гулко сшибались, рушились на людей, вызывая странный зуд в душе, охота было сделать что-нибудь несуразное, дерзкое —охота было прыгать и орать. Степан сорвал шапку, хлопнул оземь и первый пошел вокруг ко стра. То был пляс и не пляс —что-то вызывающе-дикое, голое —так выламываются из круга и плюют на все. — Ходи!—-заорал он.—Тю!.. Ох, мать ты моя, за кого я вышла!.. К атаману подстраивались сзади казаки и тоже плясали: прито пывали, приседали, свистели, ухали по-бабьи... Наладился развеселый, древний круг. Подбегали из толпы астраханцы, кто посмелей, тоже плясали. Черными птицами кружили в воздухе обгоревшие клочки бумаг; звонили вовсю колокола; плясали казаки и астраханцы, разжигали се бя больше и больше. — Ходи! —кричал Степан. Сам он «ходил» серьезно, вколачивал ногой... Странная торжественность была на его лице —какая-то болез ненная, точно он после мучительного долгого заточения глядел на солнце. t — Накаляй! Плясали: Ус, Мишка Ярославов, Федор Сукнин, Лазарь Тимофеев, дед Любим, Сёмка Резаный, татарчонок, Шелудяк, Фрол Разин, Кон драт — все. Свистели, орали. Весело матерились... Видно, жила еще в крови этих людей, горела языческая искорка — то был, конечно, праздник: сожжение самого отвратительного, нена вистного, злого идола —бумаг. Степан увидел в толпе Матвея Иванова, поманил рукой к себе. Матвей подошел. Степан втолкнул его в пляшущий круг.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2