Сибирские огни № 02 - 1971

общественных началах,— но, надо думать, раз уж владельцы той же «Майнити* держат такую службу — значит, опыт убедил их, что без нее — накладнее. «Майнити» значит просто «ежедневная». «Ежедневной» скоро исполнится сто лет: первый номер ее вышел в 1872 году в назывался тогда «Нити-нити», что означает то же самое. Сегодняшняя «Ежедневная» — это, прежде всего, восемь утренних и пять вечерних выпусков «главной» газеты «Майнити симбун». Впрочем, каждый выпуск — это не целиком новая газета: основной материал остается прежним, вверстывается лишь новая оперативная информация. Кроме Токио, «Ежедневная» печатается еще в четырех главных городах Японии. Не в том же, «столичном» виде, а с некоторыми изменениями: добавляются страницы местного материала, подготовленные отделением компании, каждое из которых занимает тоже многоэтажное здание. С «балкона», опоясывающего большой типографский цех, я слежу за бегом белой бумажной реки. В день «Ежедневная» расходует пятьсот больших рулонов бумаги, в каждом из них — шестьсот килограммов, или 6826 метров, каждого из них хватает на десять минут работы большой ротации. Расходуется двадцать больших чанов типографской краски, отливается три с половиной тысячи стереотипов в сутки. Централизованная телевизионная система позволяет из одного помещения следить за всеми процессами производства номера, на плоскую крышу здания может при случае сесть вертолет, доставивший срочные снимки, репортер передает информацию прямо из редакционного микроавтобуса, фотолаборатория тем временем снимает на микропленку только что вышедший номер. Это практичнее, чем хранить пыльные и громоздкие подшивки: вся газета за месяц умещается в небольшой кассете. Как-то между делом выпускается еще газета для детей, английская газета, несколько названий журналов, рассчитанных на разные круги читателей, немалое число непериодических изданий... Стихия! Она гипнотизирует, захватывает. Я люблю газету. Люблю, зная все непарадные стороны газетной жизни, все тяготы, выпадающие на долю рядового газетчика. Люблю самое «черновое», например, процесс правки какого-нибудь издалека пришедшего письма, в котором сквозь авторскую неумелость, а иногда и претенциозность, проглядывает живая мысль. Люблю запах свежей полосы, тяжелозатость влажных гранок — все это, может быть, еще и потому, что с газетой связаны первые самостоятельные шаги в жизни, первое чувство житейской независимости. Так или иначе, я мог с профессиональной заинтересованностью оценить масштабность, отлаженность и оперативную гибкость сложного организма «Майнити», мог понять и гордость, с которой говорила о «своей» компании девушка-гид — хотя, наверное, такая гордость может быть, как и улыбка, и «дежурной», и «служебной». Но тут же, одновременно, бросились в глаза и такие черты «газетной» жизни —• тоже чисто профессиональные, не имеющие, по крайней мере, на первый взгляд, прямого отношения к идеологии,— которые несколько озадачили. Был большой-большой, уходящий в бесконечность зал: если бы не низкие потолки, хоть играй в нем в футбол. Только для этого пришлась бы, конечно, убрать тянувшиеся по залу в несколько рядов непрерывные столы-пульты с вмонтированными в них телефонами. Здесь-то и было то, что по нашим понятиям является святая святых редакции. Здесь впервые ложились на бумагу строчки. Иероглифические, вертикальные— они рождались в трескотне сотен телефонов, в шуме голосов сотен людей, работавших бок о бок, чуть ли не касаясь друг друга локтями. , Мне вспомнились наши редакции, где мы сидим по трое, по двое или даже по одному в кабинете, во всяком случае стремимся к этому, и если оказываемся в одном помещении вчетвеоом — уже недовольны, уже ворчим на то, что нет никакой творческой обстановки Когда я рассказывал об этом одному из японских журналистов (было это не в «Майнити», а в редакции крупной местной газеты «Хокку симбун» в Канадзава), он искренне изумился;