Сибирские огни № 02 - 1971
яых бил, и дома своих же, христьян, бьет. Какую тебе шио волю надо?! Ты и так вольный... В другое время Степан отпугнул бы жену окриком, может, жогнул бы разок сгоряча плеткой, которую постоянно носил на руке и забывал иногда снять дома. Но —чувствовал: забудь люди страх, многие бы за говорили, как Алена. А то и обидней —умнее. Это удивляло Степана, злило... И он заговорил, стараясь хранить спокойствие: — Я—вольный казак... Но куда я деваю свои вольные глаза, чтоб не видеть голодных и раздетых, бездомных... Их на Руси —пруд пруди. Я, может, жалость потерял, но совесть-то я- не потерял! Не уронил я ее с коня в чистом поле!.. Жалко?! В гробину их!..—Степан побелел, до хруста в пальцах сжал рукоять плетки.—Сгинь с глаз, дура! Алена пошла было, но Степан вскочил, загородил ей дорогу, близко наклонился к ее лицу. — А им не жалко!.. Брата Ивана...—Спазма сдавила Степану гор ло; у него на глазах показались слезы. Но он говорил: —Где же у их-то жалость? Где? Они мне рот землей забили, чтоб я не докричался до ее, до ихной жалости Чтоб у меня даже крик или молитва какая из горла не вышла —не хочут они тревожить свою совесть. Нет уж, оставили жи вого—теперь пеняйте на себя. Не буду я теперь проклинать зря. И мо литься не буду—казнить буду! Иди послушай, чего пришлые про бояр говорят: скоты! Хуже скотов! Только что человечьего мяса не едят. А кровь пьют. А попы... Тьфу! Благостники! Все курвы: царь, попы и. бояры. Все! Матрена налила в чашу вина, подала Степану. — Остынь, ради бога. Степан выпил всю, вытер усы, сел. Долго молчал, потом опять за говорил—тихо, устало: — Бесстыдники вы: дармоедами беглецов обзываете... Я знаю, кто те бе поет в уши... Своих, говорят? Нет, не свои они мне. Мне —кто оби жен, тот свой. Змеи брюхатые мне не свои. Умел бы я как-нибудь ишо с имя говорить —говорил бы. Не умею. Осталось —рубить. Рубить умею. Попытайте вы, богомольцы, своими молитвами укорог им навести! А то они скоро всю Русь сожрут! Попытайте, а я погляжу, как они от ваших молитв добрыми сделаются. Плевать они хотели на ваши молитвы! И первые —попы. Степан замолчал. Налил еще вина, выпил, опустил голову на кула ки, закрыв глаза... Уставал он от таких разговоров очень. Избегал их всячески, но они случались. Женщины оставили его одного. Но только они вышли, нагрянули гости: Иван Черноярец, Федор Сукнин... А с ними —Ларька Тимофеев, Мишка Ярославов, все семеро, что ходили в Москву к царю —бить челом в Кремле за вины казачьи. Только гепер^, увидев их, живых-здоровых, родных, понял Степан, как дороги они ему, верные его товарищи, и как глупо, что он отпустил их в Москву: могли там остаться гнить заживо в царевых подвалах, а то и вовсе сгинуть. И зачем отпускал? Тоже дурь накатила: все, сходив ку да-нибудь за зипунами, посылали к царю с повинной И он тоже послал. На кой хрен? — Эге! —воскликнул Степан радостно.—Ото —гости! Вся станица перецеловалась с атаманом. — Ото'гостеньки!..—повторял Степан. —Да как же? Когда вы? — Он был рад без ума. Чуть не плакал от радости. Все время, пока Ларь ки с товарищами не было, болела совесть: зря послал в Москву. — А вот прям с дороги.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2