Сибирские огни № 01 - 1971

— С Дону. — Говорите, мы передадим. — Так я тебе счас все и выложил! Монах, а дурной,— скажет Стырь. — Не лайся! — Веди к патриарху! Казаков поведут к патриарху. Патриарх, наверно, сидит в каменной низкой палате... Суров, долж­ но быть, и горд мятежный владыка. Сильный старик. Казаки поклонятся в пояс? — До тебя, святой отец... ...Но надо «договорить» с Корнеем. Это поважнее опального Нико­ на. Тот — далеко; да и поймет ли, ослепший от гнева, поверит ли? Д а ­ лек он... Не поймет. Этот же, Корней,— рядом. Хитрый, умный, опасный. С этим не сегодня-завтра, может, придется захлестнуться кровавой пет­ лей. Этот — враг, он продает вольности донские, он уступает царю. Он хочет выдавать беглых с Руси — назад, он не хочет кормить пришлых... Собака! — Ты продаешь его! — загремит Степан.— Сам продавайся с по­ трохами вместе, а Дон я тебе не отдам! Всех вас, пузатых, вышибу! С царем вместе. Не для того здесь казачья кровушка пролилась, не вами воля добыта — не вам продавать ее за царевы подарки. Не дам! — Так ему надо сказать, шакалу. — Ну, а дальше-то? — спросил Афонька. Степан долго сидел молча, переживая «виденное». — Где остановились-то? — Старый-старый старик из норы вылез. — Вылез, подсел к огоньку. «Ты русский?» — спрашивает. «Рус­ ский, христианин».— Это казак-то. «Не из казаков ли?» — «Из каза­ ков». — «А меня не признаешь?» — «Нет, дедушка, не признаю». Ста­ рик запечалился: «Забыли». — «А чей будешь?» — казак-то опять. «Про Ермака слыхал?» — «Слыхал, как же». — «Дак вот я — Ермак». — Он давно был, Ермак-то,— сказал Афонька. — Давно. Сто лет прошло. Ты слушай, однако. Много, говорит, я за свою жизнь чужой крови пролил. И нет мне смерти за то. Думают, что я в Сибири, в реке утонул. А я живой, не могу помереть за грехи. Царь простил меня, а бог не простил... — Нагневил боженьку-то,— с недетской серьезностью сказал Афонька.— Вот и мучается. Степан удивленно посмотрел на него. — Эка... напихали в тебя! Это мать тебе все — про боженьку-то? — Рассказывает-то? ' - Ну. — Рассказывает... — Другой Фрол Тимофеич растет,— недовольно заметил Степан.— Ты ее не больно здесь слушай. Боженька — боженькой, а сам слюни не распускай, а то каждая козявка обидит. Боженька — он высоко, ему не до нас. Я думаю, он давно уж на нас рукой махнул. — Пошто? — Ну... надоело. Разбирайтесь, мол, сами. Люди— это ж..— Степан не договорил про людей — устыдился ребенка. Замолчал.