Сибирские огни № 01 - 1971
«...НО ПРО з е м л ю СТОИТ ГОВОРИТЬ...» Крутая лестниса вела на самый верх пятиэтажного и невероятно узкого здания. Этакий «чертов палец», железобетонный росток, устремившийся к дымному токийскому небу. Много таких зданий а городах Японии, потому что земля дорога невероятно. Но этот был уж как-то особенно худощав. Каждый этаж— одна комната. Кафе, какая-то контора, снова кафе. — Здесь! В помещении причудливой конфигурации — в виде очень неправильного пяти угольника — располагалась штаб-квартира литературной организации «Конгресс по этов», а также редакция одноименного журнала. Возглавляют «Конгресс» один из ве теранов японской пролетарской литературы Сигедаи Цубои и его младший собрат, поэт и переводчик Маяковского Сотокити Кусака. Замечу, кстати: в этой книге я упот ребляю привычный для нас порядок «имя — фамилия», японская же традиция — как раз обратная. Три месяца спустя мне довелось побывать на юбилейном вечере «Конгресса», про ходившем в специально снятом зале. Выступал Цубои, Кусака вполголоса переводил мне его речь. Старый поэт говорил с мужестве и нежности. И еще понятней станови лась символика (такая, впрочем, знакомая'), вложенная художником в оформление недавно вышедшей книги избранных стихотворении Цубои: бабочка, винтовка, кло чок газеты. — Прочтите что-нибудь из вашего «Избранною»,— попросил я поэта в одну из встреч. — У нас, вообще говоря, нет такой, как у вас, традиции чтения стихов вслух,— заметил Цу^'ои.— Но, если вам интересно — я прочту что нибудь короткое... Надел очки, открыл книгу, прочел: Долго, целый день, глядел я в небо — И увидел в небе Только небо! Потом добавил — в прозе: — Это написано много лет назад, но я и сейчас стараюсь оставаться верным тог дашней своей программе. В небе — только небо; все, что интересует поэзию, находит ся на земле, там, где люди, с их повседневными заботами, радостями, страданиями, борьбой... А мне вспомнилось тотчас: «Вижу я, что небо’ небогато, но про землю стоит го ворить». Ранний Тихонов, первая строфа книги «Орда», одной из «начальных» книг советской поэзии. И не о влиянии, конечно, здесь надо говорить, но о перекличке идей. Слова «Япония» и «поэзия» сблизились для меня, как и для многих в нашей стра не, с выходом пятнадцать лет назад знаменитого однотомника в красной обложке. Старинные стихотворные миниатюры — пятистрочные (в оригинале — тридцатиодно сложные.' «танка» и совсем уж крохотные трехегрочные (семнадцагисложные) «хай- ку» или «хокку» — открыли для нас новый поэтический мир, воскресили мгновения давно ушедшей жизни: Осенний дож дь во мгле!.. ■Нет. не ко мне — к соседу Зонт прошелестел!.. Не сама острота поэтического «зрения» и «слуха» была новинкой — так «видеть» и «слышать» умели и поэты знакомых нам европейских школ, используя увиденное и услышанное как кирпичики для возведения поэтических зданий. Японцы показали нам, как прекрасен бывает — и притом самостоятельной, не «служебной» красотой — самый «кирпичик». Красный однотомник всюду сопровождал меня в поездках. Постепенно выработа лось ощущение: если поэзия старинная, классическая представлена в нем точно и
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2