Сибирские огни, 1970, № 12

В ярком свете прожекторов, с явным сознанием собственных достоинств, предстал Джон Форман, победитель во многих процессах, мастер своего дела. Таким он через экраны телевизоров войдет в миллионы квартир и таким будет улыбаться читателям на сотнях тысяч газетных листов. В глубине души, однако, он не был вполне уверен в благополучном исходе дела. Его мысли все еще копошились вокруг просчета Брессона. Почему тот нарушил правила? Ведь ему это совсем не нужно. Кто склонил этого молодого человека к цирковому трюку, совсем ему не подобающему? В этих вопросах и должен был разобраться Джон Форман. Неверный ход представителей обвинения, странное поведение полиции, провал свидетелей обвинения и, наконец, молчание подсудимого,—все это стянулось в узел, который он должен распутать в ближайшие дни. Перед репортерами он ничем не выдал своих тревог. — Что вы могли бы сказать нашим зрителям об образе действий господина прокурора?—спро’сил представитель телевидения. Прежде всего ничего не расшифровывать из моих последних наблюдений, поклялся себе Форман. И, состроив любезную мину, сказал: — С каждым может случиться, что он в пылу полемики теряет ориентацию и отклоняется от предписанных правил поведения. Я ценю господина прокурора Брессона как делового человека, который, разумеется, еще заставит о себе говорить. То, чего ему не хватает в опыте, он восполнит знаниями. Каждый должен заслужить свои шпоры. Стоящие вокруг журналисты почтительно поддакивали. Его слова энергично записывались. Джон Форман производил отличное впечатление. Несомненно, это человек, который не наказывает за промахи молодых и неопытных противников, скромный и доброжелательный. Но исподволь адвоката все-таки терзали некоторые сомнения. Мак Брессон что-то слишком быстро спрятался в кусты. Не появились также ни Хэнк Смит, ни репортер из «Гейбернских известий». Наконец, инспектор Фриман совсем не походил на человека, не знающего, что ему делать дальше. Дженни Стетсон и ее мать в полном смятении поспешили покинуть зал. Восемь дней... Чертовски короткий срок! Корреспондент спросил его, что он думает о свидетеле Батчере-Миллере. — Не проживет и самый смирный мирно, коли того захочет злой сосед,—спокойно сказал Форман, полагая; что цитаты из классиков всегда производят неотразимое впечатление. — Вы считаете возможной взаимосвязь между свидетелем Миллером исобытиями в ночь смерти Вилера?—с любопытством спросил представитель телевидения. Н-да, это первый шаг на новом этапе процесса. И чем осмотрительнее он этот шаг ■ сделает, тем будет лучше для дальнейшего. Форман ответил: — Более чем странное поведение свидетеля Батчера-Миллера меня действительно насторожило. Защита считает необходимым произвести дополнительные расследования •и в этом направлении. Авторучки поспешно бегали по бумаге. — И еще один вопрос,—не отставал репортер.—Ваши взаимоотношения с подсудимым? Вы пользуетесь его доверием? Или он ведет себя с вами так же, как в судебном зале? Лицо адвоката казалось ясным и открытым, слова звучали с неподдельной искренностью:— Между защитой и обвиняемым никогда не было недоразумений. Все, что происходило в судебном зале, вполне логично. Занавес над трагедией, происшедшей в ту ночь, будет поднят. Присяжные смогут вынести справедливый приговор. Теперь не медлить! Дорога каждая минута. Пусть Эллен заждется его в ресторане, но он должен прежде всего встретиться со своим подзащитным. Тяжелыми шагами он выбрался из толпы и заторопился к выходу, сопровождаемый одобрительными возгласами людей, не спеша покидающи* здание суда.