Сибирские огни, 1970, № 12

шанежки. А эта Бабка, рассказывают, переселенкой была — из Воронежской будто бы губернии. Ну и кроме колобков — так ничего стряпать и не научилась. У них даже прозвище по-уличному было — Колобковы. Так присохло, что настоящей-то фамилии никто уж и не помнит. Ну, а что касается второго Колобка, — Иван Иванович развел руками, — тут и вам ничего определенного сказать не смогу. Ни за, ни против. Может, п был. Гипотеза ваша выглядит, в общем-то, убедительно... Да вы поговорите со здешним старожилом. Он от Бабки с Дедом через три двора когда-то жил — возможно, и запомнил что. Вечером того же дня я встретился со старожилом — высоким бритым стариком в клепаных джинсах, заправленных в кирзовые сапоги. — Точно ли Колобок был г|з вашей деревни? — спросил я для страховки. — Не из другой какой? — Как так не с нашей! — обиделся старожил. — А откуль же он? Скажуть тоже — не с нашей!.. Да у нас, дорогой товарищ, дажить пенек сохранился, с которого он ведмедю песенку пел! И старожил повлек меня за околицу— показывать пенек. — А что. Дед этот, какой из себя был человек? — продолжал я расспросы. — Капризный, может? Бабку свою, допустим, тиранил? Короче.— не домостроевец ли? — Куды там дома строить! — отвечал старожил. — Он свою-то избушку всю жисть колом подпирал. Жидкий был старичок, слабосильный. Бывало, выйдить за ворота, сядить на бревнышки и сидить — караулить, у кого махорки стрельнуть на закрутку. А мы, парни, идем на вечерки и уж знаем, чего он ждеть. Ну и сыпанем ему специально горлодеру. Он сычас папироску скрутить, разок — другой затянется — и брык с бревнышков. В обмарик, значить... — Простите, я... несколько о другом. Вот, к примеру, были у вас в Деревне такие мужики, ну, эгоисты, что ли? Допустим, сам ест пироги, а жене не дает? — Как не быть,— сказал старожил.— Хоть того же Охрима Задню- улицу взять, кузнеца... Сычас велит себе блинов напечь и садится исть. А жене с ребятами кислую капусту поставить... А то еще по-другому измывался. Прикажить им тоже блины исть. Тольки сам подсолнечным маслом поливаить, а их заставляить в карасин макать. Так с карасином и наедятся... Всякие звери были, дорогой товарищ. — А Дед, стало быть, судя по вашей предыдущей характеристике, не мог так поступить в отношении Бабки? — уточнил я. — Почему не мог, — сказал старожил, — мог, старый кукиш. М\ - жик — он дурак. Ему над бабой покуражиться — хлебом не корми. Тем временем вышли мы в молодой лесок, выросший на месте давнишних порубок. — От здеся, — ткнул сапогом в самый приметный г^енек мой провожатый.— Тут его. аккурат, ведмедь и съел. — Как медведь?! — воскликнул я, в растерянности опускаясь на пенек. — Ведь его же Лиса съела! — Н>, пущай лиса,— согласился старожил, равнодушно зевнул и попросил на четушку... Не буду утомлять читателя подробным описанием дальнейших поисков. Скажу только, что сведения у меня накапливались самые противоречивые. Так, сторож сельсовета Акулина Кондратьевна заявила: — Видать не видала — соплива была ищо, а знаю, что два колобка Бабка пекла. Ты подумай, кого бы она сама-то ела? Это теперь у вас в городу с жиру бесятся, пято-десято готовят. Вот и едят потом: один 4)8 \