Сибирские огни, 1970, № 12

ступили слезы. Она повисла у Демки на шее — он едва устоял на нога х— и чмокнула его в щеку. Тот первый поцелуй заставил Демку остерегаться Настиной порывистости. Хорошо еще, бабка Аксинья не видела, а то бы обсмеяла парня. Дружба у них начала завязываться много позднее, когда Демка уже не испугался бы внезапного Настиного поцелуя, сам старался побыть вместе с нею в укромном месте. Настя хоть и делала вид, что избегает его, на самом деле была счастлива. Они как будто так и росли друг для дружки, как надеялись Аксинья с Натальей. ...Под колесами машины простонал дерейянный мост. Обмелевшая речушка сверкала в щелях под настилом. И сразу Демке увиделся Олын. И отец на валуне у Косого брода. Как будто он до сих пор стоит там в своей потной рубахе. Ближе к Заярску Демку начали одолевать страхи. Мысленно он представлял себе, как его с позором под охраною вооруженного милиционера возвращают в Лактионовку. — Заярск!— сказала Гутя. Оба встали, облокотились на кабину. Кривоулый одноэтажный городишко несколькими кварталами спускался к Ангаре. Над нею курилась дымка. Послышался сиплый гудок. Парохода, который то ли отчаливал, то ли подходил.к пристани, не было видно. В обе стороны открывался простор Ангарской долины. Дальние сопки были смутно различимы. Такой беспредельности Демка никогда не видел. Он знал мир, замкнутый тайгою и горами. Вначале это был мир одной Лактионовки, пото!^ в него вошли Протасово и Заварзино, еще позднее Олынск и Оглобино. И вот теперь нашлось место для Заярска и Ангары. А скоро, может быть, войдет и сам Иркутск...