Сибирские огни, 1970, № 12

нитым врачом будет, а всякое может случиться. Пусть лучше заболеет бабка Аксинья. Он приходит к ним в избу в белом халате, с иголкой в руке, точно такой, какая была у фельдшерицы, когда им в школе ставили уколы от тифа. Уверенно заголяет рукав Аксиньиной кофты и делает укол. Аксинья открывает глаза. — А, Демча. Вон ты какой ученый стал. Работать-то небось разучился? Вилы в руки не брал. Легкой жизни уехал искать. Даже и в Демкиных мечтах бабка Аксинья не может позабыть про свое — лодырей да бездельников ругать. За Демку вступилась Настя: — Ну что ты, маманя, все ругаешь его. Он тебя от смерти спас. — Радости-то сколько. Да я, может быть, смерти этой жду не дождусь. Тоже мне заступница нашлась! А что укорила, так не права я? Я старуха — спросу с меня мало: кому хошь правду в глаза скажу. Настя глазами улыбается Демке: дескать, завела свое... Демка никак не может представить себе Настю, какой она станет через много лет — видит ее такою же глазастой девчонкой. Не изменилась нисколечко и Сима. Только теперь уж она, как прежде Настя, ходит вокруг Аксиньиного дома, поджидает Демку. Он помучил ее недолго — вышел. — Ты зря на меня обиделся, что не пришла проститься — не могла я. Я ведь потом хотела бегом бежать за машиной. Грузовик подскакивает на выбоинах — запасной баллон подползает к Демкиным ногам, он отпихивает его. И как будто на неровностях, перетряхиваются Демкины мысли. Елочные игрушки — блестящие хрупкие раскрашенные стекляшки: зайчишка, звездочки и шарики. Игрушки почти невесомые. Демка подарил их Насте. Было это не то в первую военную зиму, не то во вторую. Эвакуиро- ' ванные, семьи которых очутились на Олыне, бродили по деревням, в надежде обменить на продукты кой-какие свои пожитки — немногое, что удалось захватить с собою. Кой-кто добирался до Лактйоновки. В заплечных котомках лежали остатки фамильного барахла и драгоценные выменянные куски мороженого сала и хлеба. Рассказы о сказочно богатых селах по Олыну оказывались миражем. В деревнях люди сами сидели впроголодь. В дом к Лактионовым забрела ветхая старушонка, судя по говору и одежде, городская. Она везла за собою легкие дюралевые санки — тащить за плечами котомку у нее не было силы. Откуда у нее набралось мочи прошагать по тайге больше полутораста километров, непонятно. Нужно было раздобыть еду внукам, которые остались одни с матерью. Когда старушонка обогрелась, напилась чаю, забеленного молоком, рассказала, как они собирались в эвакуацию. Сгребли с собою, что под руку попалось. Теплой одежды не взяли, вязаную пуховую шаль позабыли, а елочные игрушки привезли за тысячи километров. — Вот и таскаюсь теперь с этим хламом. Где-нибудь протяну ноги, так на могилку будет что положить — елочные игрушки, — сама над собою смеялась она. Наталья сжалилась над старушкой, дала ей в обмен на стекляшки два круга мороженого молока и половину буханки. Демке в свои двенадцать лет было не к лицу развлекаться игрушками— он подарил их Насте. Он не подозревал, как немного нужно, чтобы сделать человека счастливым — у Насти от радости на глазах вы