Сибирские огни, 1970, № 12

— Зря порох тратит, последние у нее залпы,— объяснила Гутя.— Не до Косого брода идет Демка, а в город. — В Олынск? — спросил Марко. — Тоже мне город,— фыркнула Сима и насторожилась. — В Иркутск, со мною — учиться. Женщины посмотрели на Демку, который баловался с собакой на верху обрыва. Фекла Ведерникова присвистнула: — Что же это такое происходит, бабы?! Последний мужик из деревни бежит. Половину на войне перебили, вторая половина — в город ушла. И все по этой бабьей тропе, будь она проклята! Что это за гиблую дорогу сами же мы и протоптали? Женщины притихли, будто ветром из верховий реки нанесло на них грусть. У каждой с этой окаянной тропой было что вспомнить нерадостного, каждая оставила на прибрежном галечнике жгучую соленую каплю. Белая известковая накипь на камнях казалась им сейчас следами тех пролитых слез. — Гурий Нестерович как же согласился? — удивилась Анкудинова Паша.— Обманули Гурия,— догадался Марко, прежде чем Гутя собралась ответить.— Ни в жизнь бы не отпустил парня. Знаю я Гурия. Утаили от него. По голосу нельзя было понять, осуждает он Гутю с Демкою или напротив, восхищается тем, как они ловко провели отца. — Напишем ему из Олынска,— оправдалась Гутя. — Наталья-то знает? — Мама знает. — Ну так и писать не придется,— решила Фекла.— Долго ли у нее продержится? Давно уже выложила все Гурию. Ждите, на Косом броде увидитесь с отцом. Пожалуй, Фекла права. Гутя и сама предчувствовала это: предстоит им еще трудная встреча с отцом, но догадку эту отгоняла. Дед Марко поднял свои голубичные глаза, поглядел на Олынский простор, на желтеющие невдалеке, не прочесанные еще осенними ветрами березы. ' — Благодать-то какая стоит,— умильно восхитился он.— Бабье* лето! — Наше, выходит,— сказала Фекла и неожиданно громко рассмеялась.— Вот как о нас, бабоньки, господь бог заботится — лето нам особое придумал. Раньше говорили: это, мол,затем, чтобы бабам отдохнуть после работ в поле, а теперь нужнее — чтобы лодку с зерном по реке веселее тянуть было. Председатель еще пять рейсов сулит. — Ты, Фекла, зубоскалить зубоскаль, а бога не затрагивай,— сурово выговорила своей бесшабашной товарке Анкудинова Паша. — А кого трогать? Бога не трогай, председателя и того не трогай. А уж тебе-то чего бояться своего бога: много ты от него добра видела? Меньше еше. чем от председателя. Анкудинова поджала губы. — Эх, бабы, бабы! — неизвестно к чему произнес Марко. Последний клуб дыма затерялся в его бороде, повис в космах. — Ты бы себя пожалел — не нас. • •— Мне что? Свое отжил. Было время,— вздохнул Марко. Фекла Ведерникова поглядела вокруг, на горы и реку, потом словно только сейчас заметила, на женщин, сидящих рядом с нею на выброшенной из воды коряжине.