Сибирские огни, 1970, № 12

С алыми гроздьями горькой ягоды тоже связано какое-то воспоминание из детства. Гутя никак не может сосредоточиться: о чем же напомнили ей броские лесные значки и запах прихваченной морозом земли. ...Рябиновая ветка согнулась под тяжестью налитых кистей ягоды, задевает по стеклу, тонюсенько скользит, щекочет слух. Ярко вспыхивают на солнце заиндевелые кусты. Гутя не сразу замечает, что ветки качаются не от груза ягод, а оттого, что на кустах разместилась стайка снегирей. Им не сидится на месте, перепархивают с ветки на ветку... Вот и все воспоминание. Но почему так тревожно заныло сердце? Где же она могла видеть алую ягоду и снегирей? У них под окнами никогда не росла рябина — береза и елка. И потом, Гуте кажется, что рядом с нею в то утро были не отец с матерью... Наконец из памяти выплывает то далекое утро со всеми тогдашними ощущениями и настроениями, будто разглядела его сквозь прозрачный осенний воздух, который лениво нагревался сейчас над Олынской тайгою. Вспомнила густые запахи жилой избы — бревенчатого прируба к старой Заварзинской школе. Здесь с понедельника до субботы жили ребятишки из Протасово и Лактионовки. Ночевали вповалку на общих нарах — у каждого свое место. Постелька тоже своя, из дому, у кого что, больше шубейки да лоскутные ватные одеяла. У Гути постель хорошая: матрасик, набитый соломою, одеяло и еще овчинный полушубок, почти новый Посреди прируба железная плита. Ребята сами носили дрова и топили ее На ней же варили и подогревали еду — опять же у каждого свое, из дому взятое: молоко, мороженное кругами, пельмени, картошка, сало, хлеб. Родители волей-неволей тянулись: детям еду справляли получше, чтобы другим не завидовали. Да и зазорно будет, если про кого скажут: им и дите нечем прокормить. Пельмени почему- то ни у кого не получались по-домашнему— разваривались в сплошную тугую массу. Школа — обыкновенная шестистенная изба, разделенная на три клети; одну занимала учительница с семьей, средняя — утепленные сени, служила залом, где ученики проводили перемены, а самая большая клеть — школьный класс Все три начальные группы занимались вместе, учительница была одна. На стыке бревен мальчишки выдрали паклю, провертели дыру, так, что в класс можно было подглядывать из прируба, пускать махорочный дым и брызгать водою. Как уж в этом аду бедная учительница управлялась сразу с тремя группами — Гутя сейчас не представляла. Но ведь учились, заканчивали начальную школу, переходили в среднюю. Тогда ребята вовсе отрывались от дому на всю зиму — до Чукчино, где находилась средняя школа, больше сорока километров. К тому времени Гутя была постарше, следила за чистотой, обстирывала себя. А в первом классе, когда в субботу возвращалась домой,— малышню гуртом сажали в сани на солому и накрывали дохою,— мать с ходу тащила ее в вытопленную баню и отмывала с нее недельные коросты грязи и сажи Однажды в своем прирубе чуть все не угорели. Закрыли трубу рано, боялись, что изба выстудится до утра. Петька Заварзин — дылда и второгодник, наложил в печь болотной осоки. От смрада и угара ребятишки едва не задохнулись насмерть. Кто-то из них проснулся раньше и растолкал остальных Помнит Гутя, как ее мучила тошнота, как все они расползлись в садике и в огороде по снегу. Появился кто-то из взрослых, побежали будить фельдшерицу. Отваживали их простоквашей и чаем с мороженой брусникой. Дурак Петька с перепугу что 2 Сибирские огни X? 12