Сибирские огни, 1970, № 12

невдалеке сквозили скособоченные и серые могильные кресты. За весь отпуск Гутя так и не выбрала времени взглянуть на дедову могилку. Сейчас мысленно укорила себя за это. Гутин дедушка по матери был пришлым в этих местах. Родины своей почти не помнил, в Сибирь его увезли маленьким. Вырос на Олыне. Но не здешний, южный, выговор оказался у него неистребимым. Гуте казалось, что дедушка нарочно притворяется, будто не может говорить как все — каждое слово произносит по-своему. Привязанности к деревне у него не было, бродяжил повсюду, в Лак- тионовку возвратился в старости. Про него говорили: помирать приехал. Дед знал грамоту, в отдельном сундучке хранил толстые книги, прочитанные им на сто рядов. К Гуте он привязался. Читал ей вслух поучительные истории из своих премудрых книжек. Понять, о чем в них рассказывалось, было трудно, но дед каждую историю излагал для Гути по-своему, и. тогда книжные события становились доступными ее уму. После смерти деда книги помаленьку пошли на курево. Между дедом и внучкой были полное доверие и дружба, которые оборвались внезапно. Гутя ходила во второй класс. Дед был совсем дряхлым, капризничал и требовал уважения к себе — ему все казалось, что его права ущемляют Наталья и Гурий не связывались с ним, все ему спускали, поэтому свои обиды дед выкладывал Гуте. Ссорились они часто, но не надолго. И только одну обиду Гутя не простила деду. Суп, как обычно, хлебали из обшей миски. Дед ревниво следил за каждою ложкой, особенно за внучкиной. У самого зубов почти не осталось, мясо глотал неразжеванным, а глаза были жадные. Гутя раньше его выловила из чашки последний кусок. Дед зыркнул на нее и пребольно треснул деревянной ложкой по лбу. Слезы Гутя сдержала, но прежняя дружба между дедом и внучкой никогда не восстановилась. Как уж после он ни подлизывался к ней, ни навяливался читать свои книжки. И вот теперь, много спустя, осевший холмик земли на тихом кладбище примирил их. Дальше склон стал круче, сосны подступали почти к воде, оставив узкую прибрежную полоску замшелых валунов и галечника Вода заливала камни только в паводок. Навешенная на ивняк и осинки мусорная ветошь показывала уровень последнего разлива. Сейчас плес был тихий, небо и сопки отражались в воде, но если хорошо присмотреться, можно увидать кой-где дно. Слабые волны выплескивались на берег, источали запах рыбы и застойной слизи, смешанной с прелой вонью гниющих на берегу валежин. Блеск солнечных пятен мешал смотреть вдаль Впереди Гути и Демки, в полкилометре от них, по самой кромк е— со стороны казалось, заступая в реку,— шагали шестеро женщин в старых стеганках. Слышно, как шуршал под ногами галечник. Под затихшею гладью воды па этом плесе множество своих тайн. Нет здесь ни одной коряги, ни одного валуна, которых бы Гутя не знала, с которыми бы у нее не было связано воспоминаний. Лучить рыбу отеп начал брать ее девчонкой, она еще и в школу не ходила. Выбирали тихую безветренную ночь ...Спросонья девочка натыкается, на шагающего впереди отца, оступается на кособокой тропке, из-под ног выкатывается галька, бултыхается в воду. В козе— рогатой жаровне, посаженной на торчок в носу лодки, Гурий разжигает смолье. Гутя садится на весла Грести пока не нужно, отец поднимает лодку кверху до Протасовской шиверы на шесте Острога лежит поперек лодки наготове Костер высвечивает часть дна Пока Гурий толкается шестом, Гутя додремывзет остатки прерванного сна. Тихие сопки вплотную прижались к реке. По Олыну, как по