Сибирские огни № 11 - 1970

он, жишь, сохнет да сохнет, а про немцев вроде уже и забывать стали, уже другое на уме: то холод, то голод... Ну и чего ж: на тебе, Сима, пенсию!.. Дали. Ну рази ут это не хитричок?.. А бабы, што мужей в пер­ вый же год забрали, да до самой Германии дошли, да там уже головы сложили, — соседки ж его, по четыре рубля получают, и до сих пор — как хочешь... А он теперь про дорогу узнал первый, да хочет продать быстренько — опять всех обдурить! Надо будет баб там предупредить, что б тоже продавали, пока не поздно! — Да это еще не точно! — пробуем мы дать задний ход. — Чевой-то не точно? — удивляется Семеновна.— Раз Симка про­ дает— значит, уж точней некуда!.. Кто его, черта, обдурит, тот и три дня не проживет — рази я его не знаю?.. Да меня хучь на этом краю за кого спроси, да а хучь за любого в станице — про всех знаю!.. А знала Семеновна, и в самом деле, обо всех очень много, и можно было только удивляться ее умению восстанавливать события по какой-то одной — другому кому ничего не говорящей — подробности... Как-то мы стояли с ней у колодца, когда мимо нас прошел еще йе пожилой, но очень толстый человек в белом льняном костюме, в бре­ зентовых— тоже белых — туфлях и в капроновой шляпе цвета крем с дырочками. На фоне всего этого светлого одеяния ярко выделялся мно­ гоцветный синяк под глазом, и Семеновна долго смотрела вслед челове­ ку с этим синяком, а потом, когда он уже порядочно отошел, крикнула, будто спохватившись- — Вань, а Вань?.. Тот нехотя обернулся. — Пришел Толик? — крикнула Семеновна. — Пришел, ну его к черту... — А матери, дажно, не было, што не задержала?.. — Да кто ее!.. И толстый человек понес свой синяк дальше по нашей улице, а Се­ меновна еще долго смотрела ему вслед, покачивая головой, а потом обер­ нулась к нам, сказала решительно: — Так шугу ут это и надо!.. Не будет брехать на людей... — А кто это? — Да кто-кто?.. Эта ж Ванька Ченцов... шофер. Эта он с Толиком Дивулиным взялся жа на сельской лавке работать, што будка-то зеленая на машине, ут тут по улице ездит... Ну, Толик, жишь, как раз больной был, а Ванька растрату сделал, а потом прибегает до Толика да на колени: давай, говорит, скажем, что вдвоем, тогда не посадют, а я потом деньги отдам один. А Толик — жишь, Дивулин такой мальчишка доверивай: да чи мне, говорит, жалко?.. А на суде ж стали Толика перво- ва допрашивать, он говорит: виноватый я, граждани судьи! А Ванька тогда: мол, слышитя? Сам сказал: виноватый! И давай все валить на его, на Толика... Тот тогда, да я ж больной был, как, жишь, тебе, Ваня, не стыдно? Ты ж сам меня и уговаривал, на коленки вон становился. А судья же говорит: представьтя документ, што больной. А документа ж у его и не было, он, жишь, дома лежал, он, жишь, не пьет, Толик, а они вы­ пивали, шофера да начальство, да давай смеяться над им: какой, жишь, ты, мол, казак? Да смеялись, смеялися, а потом и бросили в степу одного: а в декабре да это ж он всю ночь и шел домой в одном пинжачке, да крупалезная воспаление легких... А потом сообразили, что его бросили, да спутались, да ты, говорют, на больничный не иди, тебе так заплатют. Он, жишь, и не пошел. А теперь судья ж за документ, а его нету. Два го­ да ж ему и дали. А он, када уходил, жишь, с суда, говорит: «Ну, Ваня, спасибо, открыл ты мне глаза на друзей! Приду, дак тебе морду разукра-