Сибирские огни № 11 - 1970
Я не посмотрю на бедность,— повторил он, закурив и потонув в синем дыму.— Одену... как мадаму! Хо! Я? У меня? В золоте будет ходить! Он покрутил косматой головой и крепко зажмурился, не в силах выразить словами, что он, да что у него, и потряс кулаком. — Десять пудов-’ хлеба даю Ванятке Каленому! Я? У меня?! — Конечно, конечно, конечно! — затараторила Степанида.— Дело сделано, сделано, сделано! Так и считайте! Десять пудов! Да Ванятка Каленый на два аршина подпрыгнет от радости, об потолок убьется до смерти! Кусать-то нечего у них, вчера только Татьяна была у нас, по следний пуд смололи! Дело было в конце зимы, перед масленицей, и Фролович действи тельно смолол — не последний пуд, Степанида несколько преувеличила, а последний мешок, и десять пудов хлеба теперь Ивану как нельзя бо лее кстати. Он не подпрыгнул от радости на два аршина, не убился об потолок, а все же просиял, глаза засветились, он стал ходить по избе, подкручивая усы. Десять пудов! Неплохо, неплохо! И Дуняшка к домку пристроится, никакой нужды не увидит там. Парень-то, правда, неза видный, ну да ведь, как говорится, с лица не воду пить, мордой не печа ти ставить! — Сегодня приедут сваты! — сказала Степанида.— Вот так-то, Фролович! Дуняшки не было дома. Она ничего не знала. Сваты приехали на трех подводах, уже пьяненькие. Изба сразу на полнилась говором, топотом. Первым вошел сам Кузьма в непомерно широкой длинной поддевке, без шапки — шапка осталась в санях, слов но ей было поручено охранять мешок ржи, оставшийся там же. Кузьма вошел с бутылкой самогона в руке. Он пел и сладко щурился. За ним вошла, повесив на руку шаль с кистями, его супруга Анисья, похожая на Степаниду, с таким же длинным и красным лицом. За ними ввали лась их родня, взявшись под руки или обнявшись, тоже с песнями, а двое торжественно, как»икону, несли бочонок с самогоном. Все предсва дебные и свадебные расходы Кузьма брал на себя и желал, чтобы об этом знало все село. Татьяна прибавила огня в.лампе, принесла из погреба огурцов и квашеной капусты. Гости не уместились за столом, многие толклись на ногах. Иван, в новых лаптях, сложив на груди руки, улыбался, хотя этот пьяный ералаш не очень-то нравился ему. Приходится потерпеть. Не переставая петь о том, что во субботу, день ненастный, нельзя в поле работать, Кузьма поднес Ивану чайную чашку с самогоном, по том налил себе, чокнулись и выпили, после чего обнялись и поцелова лись, соткнувшись бородами. — На веки веков! — кричал Кузьма.— Сваток! Ты знаешь меня? Кузятку Сорокина? У коего нос крючком? За этот нос прозвали меня Ду дочкой! Дудочка? Хо! Я? Сваток? Хотя у Кузятки нос и крючком, ду дочкой, но тут! — ткнул сн пальцем в свой наморщенный лобик.— Тут у меня... Хо-хо! Ух !— зажмурился и покрутил головой.— Значит, по рукам? Ударили по рукам. — Ничего не имею против!— сказал Иван. — Свадьба когда? — Я не знаю. Дело ваше. — Фролович! Свадьбу справим... ух! С трезвоном! Самогону... две кадушки опары поставил! Татьяна хорошо знала, что никакой свадьбы не будет. Знала также, что в виде задатка Кузьма привез мешок ржи. Пока они тут пели да
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2