Сибирские огни № 11 - 1970
Три недели ходил Иван к Татьяне и становился все смелей, все красноречивей. Он рассказывал ей свою горькую жизнь — Татьяна не соглашалась. Он заплакал и бухнулся ей в ноги,— спасай! — на Татья ну и это не подействовало. Тогда он крикнул, побелев: — И 1 ебя решу, и себя! Думала, думала Татьяна и, в конце концов, пожалела его. Дала свое согласие. Гул изумления прошел по селу. Татьяна Куляндина выходит за Ванятку Каленого! — Не жилось ей одной-то! — Жила как кукла! — Не сидела голодная — так насидится! — Не трясла лохмотьями— так натрясется! Федяня Жучков, братец ее, ушам своим не поверил. Страшно раз гневанный прибежал он к сестре. — Что это за болтовня идет, сестричка? — Вот такая и болтовня. Надоело мне по чужим людям с докукой ходить! — С какой докукой? — А со всякой. Землю пахать — ищи пахаря, дров привезти — ищи лошадь. — Так неужели ты лучше-то никого не нашла?! — А для меня и этот хорош. Каковы сами, таковы и сани. Федяня ругался. Он принимал за оскорбление, что ненавистный Ванятка Каленый становится ему родственником. — Жениха нашла! Ванятку Каленого! — Прозвать всякого можно. Он такой же человек, как и все! ц— Будет болтать! — вскочил Федяня с лавки, затряс широкой ры жей бородищей и даже ногами затопал.— Как и все! Безлюдье прокля тое! Век свой треплется, как осиновый лист! Жалко, что Вася Самылин не овдовел, а то за него пошла бы! Федяня хлопнул дверью, затопал с крыльца, задыхаясь от обиды и злобы, и на свадьбу не пошел к сестре, не захотел сидеть за одним сто лом с Ваняткой, словно боялся заразиться бедностью. Долго не разго варивал Жучков с Татьяной, а потом одумался, помирился и сказал своей супруге Степаниде Марковне так: — Пес с ними. Не наш воз, не нам везти. Ванятка-то... я и забыл совсем, из ума вон... он типоришко может в руках держать. Позову ког да... сарай починить... конюшню перебрать надо, нижние венцы сгнили. — Конюшню, баню! — подхватила Степанида высоким визгливым голосом, размешивая в чугунке краску и погружая в нее мотушку шер стяных ниток. Она каждый день красила пряжу или холсты, и на лице у нее всегда были разноцветные пятна, и в каше попадалась краска,— Мало ли что, мало ли что? Это не плохо — свой плотник! Хотя и не ахти какой, плогник-лохмотник, ну, а все же. Главное — свой, чужого нани мать не надо' Два дня Татьяна с Дуняшкой приводили в порядок запушенную из бу, мыли, скоблили, подмазывали, подбеливали,— и вот словно другое солнышко хлынуло в окошки. На столе шумит медный начищенный самовар. Татьяна принарядила девчонок, дала Ивану новую красную рубаху — он даже зажмурился, когда вышел во двор, на солнце, полы мем полыхало от рубахи, и лицо зарумянилось. Вытянув руки, он, как маленький, глядел на рукава, на грудь. Вот это жизнь! Все заговорили, чго Иван теперь на ноги встанет, свет увидит, жи телем будет! Повезло человеку! Шурин Федяня поможет ему! Свой
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2