Сибирские огни № 11 - 1970
узлом: прямым, вернцовым, блочным, восьмеркой. Дядя Ус только чу бом встряхивал, а Витька подначивал: — Потеешь? Ну-ну. Орден сутулого получишь. Ус говорил вполголоса: — Плюнь. Он всегда такой... На шо Касьян не гляне, усе вьяне. Я терпел, а Витька наглел день ото дня. Как-то мимоходом столк нул дорогое шарошечное долото, мелкие осколки камня брызнули по сторонам. Скосил глаза, дергая губами, сказал: «Апорт!» — и издеватель ски прищелкнул пальцами. Задыхаясь от бешенства, я нагнулся и взял долото — не валяться же ему в пыли! Потом зигзагами двинулся к Вить ке. Но меня опередил Ус. Пятерней сгреб Витьку за шиворот, легко приподнял, молвил, не повышая голоса: — Оставь дурь, понял? С дедом Егором у меня были довольно странные отношения. Ни сло ва не говорил ему я, кроме обычного «здравствуйте», молчал и он, под слеповато приглядываясь и морща лоб, словно решал про себя немыс лимо трудную задачу. 5 Хорошо в тайге! Ушел в нее чуть свет — на исходе белой ночи,— верст пятнадцать отмахал по чернолесью, да разве обойдешь, обнимешь громадину? Так только, с краю потопчешься, срезав уголок! Светает. Золотится повершье сосен и елей. Прилетел алозоб — точно из ладоней зари выпорхнул. Рассыпал окрест нежнейшую трель. Ему отозвалась малиновка, долгоносые кулики свистнули на лужайке, а дят ла и будить нечего — и наступило многоголосое птичье утро. Я иду по росной траве, и за мной дымчатый след стелется. Вьюнок оплетает сапоги, терпкий, дурманный запах багульника бьет в нос. Ах, тайга! По ней ходи — не находишься. Но порой надо и остано виться, затаив дыханье, постоять. Сейчас будет сухая ложбинка средь леса... Я раздвигаю ветви, смотрю перед собой и не узнаю лесного угол ка. Вешняя вода где-то пробуравила землю, и глубокий, выпуклый по краям натек подступил к стайке молоденьких елей. Год-два, и сгинут де ревца, и загустеет над муравой непролазная, ржаво-зелеными наплыва ми топь Я оглядываюсь растерянно. Ага! За высокой суглинистой гряд кой серебрится на камнях ручей. Вынув охотничий нож, я наотмашь бью лезвием по твердому гребешку земли, делаю канаву. Даже в пот кинуло! И вот журчит, позвякивая, застойная вода, убывает натек. Конечно, не все просто в тайге, как и в самой жизни. Тут и бадара- ны ждут неопытного — бездонные окна-провалы в болотистых местах. Зияют на пути ямины от вывороченных бурей лиственниц и сосен. Кто знает, может, этой зимой ночевал в одной из них медведь — иначе отку да быть мягкой моховой подстилке? Вот «вихорево. гнездо» стоит — на летел смерч на березу, свил тонкие ветки клубом, и засохли они. Места ми огненный вал прокатился по зелени. Крест-накрест легли обгорелые лесины, черные пеньки одиноко стоят. * По неуловимым, на первый взгляд, черточкам угадываю — кто-то равнодушный и недобрый прошел здесь передо мной. Вот походя слома на ветка краснотала, вот еще. Где попало затесы топором, и плачет ве ковое дерево горькой слезой. А вороватый след, знай, узорит по тайге. На берегу безымянной речки подсечены на корню два десятка сосен.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2