Сибирские огни № 11

свое место в ней,— с другой. Не будучи ис кушенными во всех тонкостях «большой по литики», не обладая необходимой культу рой, малограмотные, а чаще совсем негра мотные крестьянские массы, однако, осоз нанно вступали в борьбу, когда речь по шла о земле, которой они не имели, о рав ноправии, которого они не знали, об интер венции других государств, которая, извест но им из опыта, добра не сулит. В «Пись ме к товарищам» от 30 октябоя 1917 года В. И. Ленин, перечисляя доводы за немед ленное вооруженное восстание и взятие власти большевиками, писал: «Наконец, са мый крупный факт современной жизни в России есть к р е с т ь я н с к о е в о с с т а - н и е. Вот объективный, не словами, а де лами показанный переход народа , на. сто рону большевиков».1 А 16 сентября 1917 го да в статье «Русская революция и граж данская война» отмечал: «Что стихийность движения есть признак его глубины в мас сах, прочности е-о копией, его неустрани мое™, это несомненно»2. Можно ли се.одня не учитывать эти мысли и снова, как и прежде, обрушивать ся на Л. Сейфуллину, доказывая, что «сти хия, в глазах Л. Сейфуллиной, прихотли вая, но благая сила. Готова увлечь на кро вавую расправу и на добрые деяния. Как глянется — жестоким бунтом или детской наивностью»? Или: «В безоглядном увлече нии писательница подчас воспевала, роман тизировала темное своеволие стихии». Как эти выводы доказываются? К со жалению, не всесторонним анализом текста произведений, а безоговорочными тезиса ми: «Писательница обостренной совестли вости,^ полная сострадания к Софрону, Л. Сейфуллина стремилась смотреть на мир его глазами». Так же просто и бездоказа тельно отождествляются мысли Мартынова из «ПpaвoнaDvшитeлeй» с мыслями и убеж дениями Сейфуллиной: «Маяковский, пере болев без осложнений корью, пошел даль ше (корью «грубого и непродуманного.ком- мунизма».— Н. Я.). Сейфуллиной же труд но было «идти дальше», она «пребывала во власти сиоих героев». Других, более весо мых доказательств в статье В. Кардина нет. С) том, что Софрон — не единственный герой повести «Перегной» и что главные ее герои — крестьяне, во всей своей разноре чивой и в чем-то основном единой массе, и о том, что значительная часть этих кресть ян впервые осознанно и радостно участву ет в коллективном труде на своих полях, переживая всю необычность своей победы, и, наконец, о том, что повесть завершается зверской, расправой кулаков над всеми, кто в большезики записался, этого В. Кар- дин в повести не замечает и не оценивает ни со своих теперешних позиций, ни с по зиции самого художника, создавшего ре альную картину трудной и сложной клас- ' В' ^ е н и н- Полное собрание сочинений, Т. о4, с. 400. г Тамже, с. 217. совой борьбы в деревне в годы граждан ской войны. Не замечает также В. Кардйн и того, что Л. Сейфуллина восхищается не теоретическими высказываниями Мартыно ва, а его энергично Проводимыми делами по спасению детей в условиях страшной разрухи и ужасающего голода, когда дети на самом деле гибли тысячами и кормить их было нечем. Учительница с многолетним стажем, Л. Сейфуллина не хуже нас виде ла прорехи в «педагогическом образований» Мартынова п восхищалась она его наход чивостью, его предприимчивостью — качест вами, которые в те дни были в тысячу раз драгоценней любых разглагольствований о гуманизме. Не без сарказма над Л. Сейфуллиной, которая «дальше» своих полуграмотных анархиствующих героев не пошла, В. Кардин так интерпретирует повесть «Перегной»: «Время грозное, торопливое. Не до су да, самосудом обойдемся. Высшая спра ведливость з з Софроном, а глухие его ин стинкты рождены изначальной жизнью. На Софроновой стороне сила истории, побеж дающей революции и — извечных позывов, незамутненных цивилизацией/ Их Л. Сей фуллина не сорасывает со счетов, видит стихийное и в разумном, и в детски трога тельном, и в перехлесте, и незрячей жесто кости. Видит и — невольно любуется: сти хийное вливается в революцию, сливается с ней». На первый взгляд, здесь учитывается вся сложность и противоречивость и вре мени, и таких участников революции, как Софрон. Но это только на первый взгляд. Подумаем над тем, что говорит здесь В. Кардин. Верно он говорит: время революции — «время грозное». И тут же добавляет: «И торопливое». Почему «торопливое»? Может быть, потому, что насыщено событиями, и люди за короткое время приобретают то, что ранее и за десятилетие к ним не дохо дило, интенсивней созревают и интенсивней действуют? Ничего подобного. Это слов’о необходимо ему, чтобы затем сказать: «Не до суда, самосудом обойдемся», словно Ь характере события, в действиях •• Софронй «самосуд» и есть самое главное. В самом Софроне человеческого, идейно-нравствей- ного ничего нет, так случилось, что за Соф роном _ «высшая справедливость», на его стороне «сила истории», в нем же самом лишь «инстинкты» и «позывы, незамутнен ные цивилизацией». Софрон уподоблен зве рю, и Сейфуллина якобы «любуется», как это звериное «сливается» с революцией. Но этого мало. Вернуть нас к прими тивному пониманию стихийно поднявшегося на восстание русского крестьянина в ходе революции, вернуть нас к примитивной оценке этого восстания в изображении Сей фуллиной — это полбеды, тут не стоило бы специально полемизировать— так архаично это теперь звучит (ведь обо всем этом мы уже читали в критике 20-х годов-, как чи тали и блистательный ответ этим критикам

Сибирские огни № 11 - 1970